Товарищ Вэнь Цай обладал изысканной внешностью и изящными манерами ученого человека, как это и подобало носителю такого имени[23], но он прилагал все усилия, чтобы держаться скромно и избавиться от чванства ученого сословия, столь опротивевшего народу. Он стремился походить на революционера, коммуниста, но, конечно, образованного и занимающего ответственный пост. По его словам, он был человек с высшим образованием и даже будто бы состоял профессором в каком-то университете. Но все это было очень туманно, и Вэнь Цай давал понять, что точные сведения о нем известны только партийной организации. Когда его послали на просветительную работу, он заявил, что прежде изучал педагогику, много общался с писателями и живейшим образом интересовался художественной литературой, которую будто бы знал в совершенстве. Теперь же, когда его направили в деревню для проведения аграрной реформы, он оказался завзятым экономистом, даже выступившим как-то со статьей в толстом журнале. Он всегда хвалился тем, что много читает, и любил поговорить на литературные темы.
Приняв однажды участие в обсуждении романов Мао Дуня «На рассвете» и «Праздник поминовения усопших», он коснулся и сложной обстановки в Китае, и отсутствия перспектив для национальной промышленности, и многого другого.
Ему задали вопрос, почему героини этих произведений, при всей своей проницательности и жгучей ненависти к окружавшим их людям, все же вынуждены были оставаться в этой среде. Он заговорил о взглядах писателя на любовь, о новейших эстетических теориях, но так запутался, что оскорбил писателя и вызвал возмущение всех присутствующих. Опасаясь скандала, Вэнь Цай, наконец, откровенно признался, что книг этих не читал, а лишь перелистал критическую статью об одной из них да заглянул в предисловие к другой. О самом же авторе он кое-что слышал на какой-то лекции.
В другой раз, на обеде у секретаря уездного комитета партии, ему захотелось привлечь внимание хозяина дома:
— Ты такой же круглолицый, как и твой отец, — изрек Вэнь Цай.
— Где ты видел моего старика?
Вэнь Цай указал на портрет, висевший на стене: — Разве это не твой отец? У вас большое сходство в глазах.
Все рассмеялись. Товарищ, сидевший напротив него, даже поперхнулся от смеха.
— О небо, ведь это наш герой труда Лю Юй-хоу, разве ты его не знаешь? А еще жил в Яньани!
Сделав вид, будто ничего не случилось, Вэнь Цай принялся доказывать, что лучший портрет героя труда принадлежит художнику Гу Юаню, а этот на стене, работы неизвестного художника, совсем не похож на оригинал. Когда же присутствующие обратили его внимание на подпись на портрете — «Гу Юань», Вэнь Цай снова переменил разговор и стал рассказывать о том, как широко известен Гу Юань за границей; этого китайского коммуниста-художника, талантливого гравера по дереву, знают даже американцы. Так и осталось невыясненным — знаком ли Вэнь Цай с художником или не знаком. Он любил похвастаться знакомством со знаменитостями, особенно перед теми из своих слушателей, кто не имел случая встречаться с ними.
Но все это теперь осталось позади. За год, проведенный в Яньани, он прочел много партийной литературы, искренне раскаялся в своем недостойном поведении и теперь старался освободиться от дурных привычек, мешавших ему в его серьезной работе. Он от души стремился участвовать в освободительной борьбе народа и учиться у масс, и все же еще не окончательно отделался от страсти постоянно развивать какие-то теории, навязывать другим схваченные на лету и непроверенные знания. Иногда Вэнь Цай понимал, что с таким багажом он не найдет доступа к массам. И тем не менее ему всегда льстило, когда им восхищались люди, менее образованные, чем он.
Вводя его в бригаду по проведению земельной реформы как специалиста по экономике китайской деревни, партийная организация, в которой он состоял, считала, что ему будет полезно закалиться в общении с массами на практической работе. Но в районе, где его совсем не знали, он произвел большое впечатление, и его поставили во главе бригады представителем районного комитета партии, ответственным за проведение земельной реформы в деревне Теплые Воды, насчитывающей более двухсот дворов.
Дело еще только начиналось, а Вэнь Цай уже столкнулся с немалыми трудностями. Но его смущали не столько трудности самой работы, сколько отсутствие у него авторитета в своей бригаде. Он страдал от этого почти физически. Ху Ли-гуна он считал рядовым агитатором, с невысоким культурным уровнем, слишком самоуверенным. А Ян Лян, по его мнению, держался чересчур независимо. В любом вопросе Вэнь Цая заботило прежде всего то, как подчинить себе этих товарищей.