Сеидов удивился душевной красоте этого простого парня, его человечности.
— Вы пошлите ее домой, подальше от смерти, — посоветовал Бектемир.
— Будь спокоен, братец, — улыбнулся Сеидов. — Тетрадь попала в надежные руки. Я сам безмерно рад этому случаю.
— Так у кого же тетрадь? — оживившись, спросил Бектемир.
— Дал я ее на хранение одному ученому. Доволен? Вчера мне пришлось зайти в санбат. Там я встретил своего московского учителя. Двенадцать языков знает. По-узбекски остер говорить. И на аския способен не хуже любого узбека. Одно время он приезжал в Ташкент, читал нам лекции. Тогда я был аспирантом.
Сеидов вздохнул, мечтательно улыбнулся:
— Такое времечко было, что и пищей для меня и сном являлась книга… Однажды я пригласил ученого к себе домой. Вечером это было. Он постучал в комнату. Вышел, значит, мой дядя… Ученый, приложив руки к груди, сказал: "Если ты ценишь слова более, чем изумруд, то смотри не на меня, а на мои слова". Потом этот ученый пояснил моему дяде, что эта фраза принадлежит великому Алишеру Навои.
Бектемир, довольный, смеясь, еще раз повторил их.
— Удивительный русский ученый. Большевик, — продолжал увлеченно Сеидов. — Да… Значит, захожу я в санбат, а среди раненых сидит мой учитель. В телогрейке, на голове какая-то старая ушанка, за кожаным поясом — книга. Одна нога забинтована до самого коле: а. Уговаривали его выехать из Москвы, не согласился он. Не вставая с места, обнял меня. Поинтересовался научными работами своих друзей, учеников из Узбекистана.
Опять Сеидов мечтательно улыбнулся. Видно, вспомнил о былых временах.
— Ну и показал я ему свою книжицу. Ученый полистал, пробежал глазами. "Изумруд! Изумруд!" — произнес он взволнованно. Я ему сказал: "Возьмите с собой. Вернусь живым — возвратите. А если не суждено, пусть останется вам на память". Задумался он: "Я еще не возвращаюсь. Хромой Тимур завоевал полмира. А для хромого профессора разве не найдется какое-нибудь дело на фронте!" И оставил он книжечку, чтобы читать в госпитале, а йотом пошлет жене. Теперь моя душа спокойна… Ну, мне нужно идти, — заторопился Сеидов, — на минутку ведь забежал.
Вслед за Сеидовым, улыбаясь, как всегда, явился Азимов. Его длинное красивое лицо теперь опухло и пожелтело. Бектемир от души любил Азимова, ему хотелось чем-нибудь поднять его настроение.
Не успел связист сесть, как Бектемир, щёлкнув портсигаром, "протянул сигареты.
Азимов, сняв толстые, грубые рукавицы, сунул их в карман. Покрутил в своих тонких пальцах сигарету, затем франтовато сжал ее в уголке губ.
— Эх и получил же я наслаждение — пять часов спал. Вот! — хвастливо заявил он. — Да еще где вы думаете? В землянке девушек!
Бектемир облизнул губы и, заинтересовавшись, подвинулся ближе.
— Как это тебе удалось?
Азимов несколько раз затянулся, поморщился:
— Фу, чем это, лучше листья сухие курить! — И снова о девушках: — За одну их косичку можно жизнью пожертвовать. Царицы огня!
Понизив голос, он неожиданно добавил:
— Вчера одну похоронили. Верой зовут. В огне — как рыба в воде. Ловкая, смелая связистка. Стоит с ней пошутить, она тут же вытаскивает из кармана фото. На снимке джигит в форме летчика. Кто знает, может быть, один вот из этих бравых соколов?
Азимов задумчиво поглядел на холодное, тусклое небо. Огромная стая самолетов высоко летела курсом на запад.
— Ну, держись, немец! — погрозил Азимов. — Дадут тебе сегодня.
В это время появился Дубов, как всегда с обвислыми, обындевелыми усами. От быстрой ходьбы он тяжело дышал.
Бектемир хотел его о чем-то спросить, но Дубов посоветовал быстрее заканчивать завтрак и почистить котелок снегом.
Он пошевелил усами и тихо произнес:
— Смысл активной обороны, оказывается, такой: если он не идет, ты идешь!
— И если он идет, ты все равно идешь! — засмеялся Азимов.
— Правильно. Ладно, пусть идет! — резко сказал Дубов. — Уже не раз встречали.
Ложка Бектемира только по-настоящему разгулялась в котелке, как явился связной и с подчеркнутой торжественностью сообщил, что его вызывает капитан Никулин.
Бектемир, недоумевая, вопросительно посмотрел на Дубова.