Я попробовала сделать, как он говорит, и отпрянула в недоумении:
— У них, кроме неприличных мыслей о том, что нужно с тобой сделать, больше ничего нет!
— Правильно, — довольно кивнул солнечный, — потому что остальные мысли им просто удалили. Стерли, как надписи на доске вычищают мокрой тряпкой. У тебя достаточно серьезный противник, Элли. Не стоит недооценивать своего врага…
— Да кто он?!! — потеряла я всяческое терпение. — Что вообще происходит⁈ И почему все крутится вокруг меня⁈
— Тебя ли? — картинно приподнял бровь дядя. — Ты, безусловно, уникальна и удивительна, но почему ты решила, что все крутится исключительно вокруг тебя? Все гораздо масштабнее, племянница.
— Так расскажи мне! — потребовала я, раздумывая над его словами.
— Не могу, — увильнул от ответа родственник. — К сожалению, связан клятвой и ничего в открытую сказать тебе не могу. Но могу намекнуть…
— С чего это ты внезапно стал такой добренький? — прищурилась я на него. — И отпусти этих долбоолухов! У меня от их упражнений уже в глазах мельтешит!
— Это я не я добрый, — вздохнул солнечный, откидывая братьев в сторону, — а ты! Их задача была убрать охрану и тебя, и они с этим успешно справились…
— Ингвар! — заорала я в испуге, начиная рассыпаться солнечным светом. — Боже мой!
— Ну, моя племянница все же не бесполезна, — последнее, что я услышала, перед тем, как перенестись к мужу.
И что я увидела?
Полный сюр.
Какой–то мудак в черном костюме держит за горло синеющую Хоситу, под ногами которой лежит утыканный дротиками, как лесной ежик, Лайон. Владыка еле дышит. Еще три личных стража императора бьются в конвульсиях, тоже напичканные дротиками, причем в гораздо меньших количествах.
Чуть в стороне Гингем дерется на ножах с таким же безликим убийцей. Страшилин отходит к кровати, отстреливаясь чем–то похожим на пурпурные плевки, сжигающие противника, как кислота. Но нападающих слишком много, атака хорошо организована.
И, наконец, самое главное — над мужем завис козел, который пытается поджарить руками его грудь. Такое впечатление, что у киллера в руках вмонтирован электрошокер.
«Кто–то из местных — экстрасенс, способный бить током!» — пронзила меня мысль. Надо понимать, яд — пройденный этап, слишком несовременно, да?
Я поняла, что не успеваю. Просто не успеваю, потому что до кровати еще нужно добраться, а муж слишком слаб, чтобы выдержать разряд такой силы. Если, конечно, не включатся его приобретенные силы солария…
Стоп! У меня–то точно эти силы есть! Я потянулась к солнечному свету внутри себя, вытаскивая наружу свое наследие. И бросила в нападавших куски света, став многоликой. Тут из–за кровати на самого основного нападавшего выпрыгнул шаман и с криком:
— Масяня тыгы–дымс! Ту дупа! — вонзил свой любимый ножик в глаз убийце, огрев его в добавок своим бубном.
Вместо Скара молния шарахнула по шаману, но, похоже, тому подобное угощение было не впервой, и он справился. А из агонизирующего киллера продолжали бить молнии, теперь уже прямо в Ингвара.
Меня от этого зрелища перемкнуло, после чего полыхнуло не по–детски. Солнечный свет окружил неудачливых киллеров (тех из них, кто выжил — большую часть просто развеяло пеплом!), сбивая их в одну кучу, туда же пристроил труп самого главного и заключил в голубую сферу. А потом ласково коснулся Хоситы, держащейся за горло и стоящей на коленях около мужа. Яркое сияние игриво толкнуло Лайона, растворяя дротики в его теле и залечивая раны. Свет пожал руку обалдевшему Гингему и похлопал по плечу Питера. И потом начал ластиться к Ингвару, вызвав у того сонную улыбку и тихое:
— Моя Элли…
И все исчезло. Я стояла около дверей и с ненавистью смотрела на голубой шар с врагами внутри, понимая, что не могу, не имею права быть слабой. Что моя слабость будет стоить нам всем жизни. И нет сейчас места милосердию и прощению. Кто бы против нас не играл, у него точно нет этих чувств. Я даже подозреваю, что это существо даже не слышало таких слов.
— Элли, — подошел ко мне Лайон, успевший прийти в себя. О его ранениях напоминал лишь художественно прорезанный комбинезон во многих местах. — Если ты не можешь сама, давай я их допрошу. — Отвел глаза: — Все же война — неженское дело…
Я со злостью тряхнула голубой шар, сжимая его еще больше и начиная подогревать стенки: