Он пронес меня словно по Шелковому пути, быстро и мягко, ориентируясь в запутанной сети переходов так, что я отказываюсь эту способность понимать. На месте тихо спросил:
— Здесь? — безошибочно определив нужное помещение.
Я подтвердила:
— Здесь.
Он ворвался в каюту, задал программу:
— Свет неяркий. Без нашего предварительного разрешения никому не открывать! — и бережно опустил меня на ноги спиной к себе. Ингвар уткнулся носом в мои волосы и стоял, бережно обнимая. Его широкая грудь ходила ходуном.
Я доверчиво прижалась к огромному сильному телу, начиная понимать: несмотря на всю кажущуюся брутальность, у меня фантастически чуткий мужчина. И он будет со мной нежен. Низкий звук его голоса, бархат слов:
— Милая… — вызвал щекотные мурашки за ухом. — Не бойся… — И какое–то странное ощущение падения в Бездну.
Я увидела себя в отражении зеркала и невольно смутилась: мои губы приоткрылись, глаза загадочно блестят, на щеках румянец. В белых волосах — широкая рука, ласкающая мою прядь. Ингвар неприкрыто любовался, как переливается шелк белоснежных волос на свету. Он прижался губами к моему затылку:
— Хвалле уно гостатари ано… — Тихо, с закрытыми глазами.
— Это что ты сейчас сказал?
Бесстрастное:
— Восхвалил Бога за милости его.
И почему я ему не верю, почему? Пусть я не знаю языка, признание в любви и слово «единственная» на любом пойму, если оно адресовано мне любящими устами. А Скар — неохотно, возможно даже против воли, но готов дать мне что–то очень важное, ценное для нас обоих — нерушимую связь любящих. Чуть не плачу: готов. Отдать. Сердце, себя, жизнь… безоглядно, не прося ничего взамен. Просто готов отдать.
Потом были его руки на моей груди поверх одежды. Он раздевал меня медленно–медленно. И все время ласкал и целовал.
Целовал шею, уголок кожи за ухом, розовеющую мочку. Водил носом вдоль позвоночника, заставляя мои ноги подгибаться. От его влажного дыхания, овевающего мою спину, я потихоньку начала балдеть. Тяжесть его мозолистых рук на моих бедрах возбуждала, как ни один афродизиак.
Ингвар молчал, ни слова не произносил вслух: ни как я хороша в затемненном зеркале, полуобнаженная; ни как желанна… Об этом говорили его тело, пальцы, глаза, движения больших сильных рук. От силы желания его мышцы бугрились, свиваясь в узлы, будто якорные канаты. Частое дыхание вздымало грудь, зрачки то расширялись, то сужались. Его била дрожь, возле верхней губы и на висках появилась испарина. Но язык оставался все таким же ласковым, движения рук бережными, пальцы нежными.
И это фантастическое владение собой придало мне уверенность: никакой грубости между нами не будет, только то, что захотим позволить друг другу — хоть боль, хоть ласку, хоть страсть. Только то, что захотим дать и взять. Я не могла, не хотела сопротивляться силе обаяния его мощного, гибкого тела.
Наоборот — мне хотелось продолжения, я жаждала большего. Содрать с него эту цивилизованную шкуру и получить яростную страсть дикаря. Впиться в…
И тут я отчетливо поняла: нельзя. Если сейчас перебью его первый беззвучный молчаливый танец, то никогда не узнаю, каким он может быть в истинном выражении своих чувств.
Нет уж, сам. Все сам.
Ингвар вырос на патриархальной планете и ждет от меня изначальной пассивности, другого сейчас не поймет и не примет. Пускай раскрывается передо мной первым. И я подавила свой хищный импульс пригрести к себе, присосаться к губам и не отпускать, отдаваясь во власть чужой воли.
Я позволила себе развернуться и начала жадно ласкать шершавый бритый подбородок. Мои зубы легко коснулись его горла, отчего Скар невольно зарычал, выгибаясь навстречу всем телом.
Следом я прошлась пальцами по рубцам на щеке, обхватила руками крепкую могучую шею и начала, в свою очередь, целовать. Лицо, шрамы, шею, грудь… не забывая при этом раздевать. Мой Скар подхватил танцевальный этюд и тоже стал в этом помогать, начав с меня.
На этот раз быстро, резко — ра–аз! — и нет. Летели по сторонам пуговицы, куски ткани, рвались змейки молний, ленты, бинтующие мою грудь — плевать. Мы остановились только тогда, когда мой мужчина стоял передо мной обнаженный, со шнурком на шее, на котором болтался перекрученный кусочек металла. Его он не позволил мне снять, когда я в бездумном рвении попыталась и это сорвать долой.