Зато какая бесшумная походка выработалась у ребят! А как они научились прыгать и петлять — аборигены Сир–Тейто приняли бы их в свое племя без лишних разговоров! Самодельные мины с отбеливателем или трудносмывающейся краской, проволочные капканы, электрошоковые устройства, парализующие ловушки и самонаводящиеся дротики… все это они научились быстро находить, определять и разряжать. Да мне командир нашего подразделения СБ премию задолжал… или даже целых пять, за каждый отработанный коллективом в наших кладовых день, то есть ночь.
А ласковое прозвище «Су–у–у–к–к–ка!!!» надежно закрепилось за мной пожизненно. И только в таком произношении. С уважительным придыханием от удара под дых.
Но что удивительно, кроме особо ретивых кавалеров, в нерабочее время остальные через неделю про меня стали благополучно забывать. А в самый последний день забыли вообще. И я благополучно отоспалась под зеркальной маскировкой в кладовой на сутки вперед, поскольку смена была не моя, а я, третий год работая охранником, экзамен на пожарника сдала экстерном и была способна спать беспробудно по несколько суток, выдрыхаясь наперед. Если бы я знала, если б я только знала, что дальше произойдет…
[1] Один из двадцати диалектов планеты Челеста.
Глава 2
Побудка была так себе, не очень, и это очень мягко сказано. Проснулась я оттого, что в меня стреляли. На поражение. Лучевиком! И если бы лазер не отразило полотно зеркальной защитной маскировки, то уже через минуту шла бы я, помахивая парализатором, на свидание со святым Петром.
— Охренели! — матюгнулась я. — Это кто ж там такой нетерпеливый? Кому нетерпится женского тела?
Еще один выстрел.
Ах так!
Я озверела. Да эти уроды у меня заночуют в медотсеке. Пропишутся и безвылазно будут сидеть! И капитан не поможет. А поскольку там остались исключительно отрезвляющие средства, то будет им повторная шокотерапия!
Я подорвалась, как вольная птичка с чужого крестьянского поля, прикрываясь зеркальным плащом и разбрасывая себе за спину заранее припасенные карманные ловушки.
Плюх! Мимо. Плюх — головоломный акробатический прыжок.
Плюх! Ай, горячо! — плащ отразил, но не все, обычно остается немного жара.
Плюх! Второе попадание. Ой, печет–печет–пече–е–ет! Прыгала, как заяц, а в голове одна мысль: когда уже у этого козла наступит перезарядка?
— Мудак! — рявкнула в очередном прыжке. — Кто ж так даму уговаривает, козел?!! Ты что, меня поджарить хочешь сначала? Белокожие тоску навевают?
А в ответ тишина. И тут…
Клац–клац! А вот и она наступила, родимая перезарядка. Я бросила в сторону врага округлое зернышко пенного кокона, одновременно активируя.
Что, не ожидал? Посиди, дорогой, подумай о жизни… Помечтай, что с тобой сделает дева, тобою сильно обиженная. Или не сделает, а просто нафиг забудет о твоем существовании. И вспомнит, когда ей в старости напомнят о мужском скелете в шкафу.
Бздыщь! Это попали лучом в отбеливатель. Резко завоняло. Плюх! — это уже в меня попадание.
Мать моя женщина! Зеркальная защита на столько не рассчитана. Еще пару раз — и она растает, не выдержит. Это же только тоненькая пленочка, укрепленная полимерами и силикатами.
Хлюп! Маленький взрыв. Я нюхнула и чуть не откинулась. Туалетный освежитель, называется. Боже храни нас от таких освежителей, они же похлеще зорана и фосгена!
Бабах! Это они меня измором взять хотят? Нет, я не буду первой в мире женщиной, отравившейся туалетным освежителем!
— Ты не мудак! — закашлялась я от едких испарений, вытирая слезящиеся глаза и одновременно раздумывая: почему промолчала моя сигнализация? — Ты — космический мудозвон! Тебя что, не учили не стрелять куда попало? А если бы рвануло?!!
Тут в меня пальнули еще пару раз (видимо, от сильной обиды), защита удары по–прежнему отразила, потом последовала привычная картина маслом:
— Ой! — Бум! Крабс! Бздынь.
Еще бросила активированные мины и ловушки. Сдвоенный крик раций. И уже никто никуда не идет.
Я вернулась, чтобы посмотреть на тех, кто рискнул здоровьем на меня напасть. Не успела. Их было несколько, в костюмах высшей десантной защиты, и они шли грамотно, эшелонами. Первый эшелон крепко завяз, но их было еще два, и они приближались, тихо переговариваясь по рации, так что рассиживаться и разглядываться было некогда.