Но для сбора войска королю требовались деньги, а их могли и должны были дать только подданные - каждый мужчина и каждая женщина, проживающие в стране. Налогообложение никогда не пользовалось любовью населения, напротив, оно посеяло основу ниспровержения некоторых из предшественников Эдварда. Но он верил, - с ним все окажется иначе.
Лишь в одном монарх был скроен по мерке прежних великих завоевателей. Он словно родился, чтобы проезжать по улицам, - приветствуемый, как герой, вернувшийся из странствий после сражений. Положение во Франции представлялось унизительным, стоило кому-либо вспомнить о славных днях Генри Пятого, и люди взирали на Эдварда с надеждой, ожидая, что он вернет Англии былую славу.
Но вопрос с деньгами! Где искать деньги? Вероятно, следует собрать их лично, - король был уверен, - народ охотнее отдаст деньги ему, чем позволит взвалить на себя налог со стороны парламента. Предположим, Эдвард совершит по государству путешествие, объясняя населению, зачем нужны подобные траты. Неужели оно с радостью не поделится с ним этими деньгами?
Король позвал приехать к себе живущего на севере страны Ричарда. Воссоединение братьев произошло крайне волнительно. Младший, как и всегда, восхищался великолепием старшего, и Эдвард признался, - он благодарен Ричарду, сохранявшему на севере образцовый порядок, из-за чего монарху впервые не приходится беспокоиться, - что же там происходит.
Герцог Глостер рассказал о своей приятной жизни в Миддлхэме, о чудесном сынишке Эдварде. Только одно омрачало его счастье, - тревога о состоянии здоровья Анны. Наравне с сестрой Изабель она страдала от слабых легких, что в некоторые дни делало для нее тяжелым дышать нормально. Ричард созывал лучших докторов, и те выразили уверенность в благотворности для герцогини пронизывающего и свежего северного воздуха, поэтому теперь он питает больше доброй надежды.
Эдвард повел брата посмотреть на новорожденного младенца Ричарда.
'Твой тезка, братец', - похвастался Эдвард. Ричард восхитился малюткой и, так как успел посетить юного принца Уэльского в Ладлоу по пути в Лондон, сумел заверить королеву, что ее сын здоров настолько, насколько вообще возможно.
Когда Эдвард заговорил с ним о предполагаемых боевых действиях, герцог лучился счастьем гораздо меньше.
'Подумайте о налогах, которые вам придется поднять, дабы собрать армию, способную хоть что-то сделать во Франции'.
'Я уже подумал об этом и о том, как получу деньги. С нами вместе будет Бургундия. Мы дадим Людовику сражение, и очень может статься, вернем все те земли, что потеряли в прошлые годы'.
'Вы уверены, что Бургундия не пожелает, дабы вы участвовали в битве с ней рядом?'
'Если пожелает', - ответил Эдвард, - 'то Карл будет разочарован. Давай, Ричард, готовься. Очень скоро я заставлю Людовика просить о заключении мира'.
'Сначала вам следует собрать армию'.
'Это я и намерен сделать', - парировал Эдвард, - 'причем такую, что при виде ее Людовика бросит в дрожь, и, кто знает, вдруг мы придем к некоторым соглашениям, - наиболее нам выгодным, - без дальнейшего кровопролития. Сражения не всегда выигрывают лучшие полководцы, Ричард. Иногда стратегия значительно важнее силы. Уорвик научил меня, что...'
Внезапно подумав о Уорвике, король замолчал...Действительно, не великий полководец, а гениальный стратег...человек, который мог обернуть поражение на поле брани в победу на поприще дипломатии.
Он постоянно вспоминал, чему Уорвик его научил, и в этом неизменно присутствовала доля печали. Следовало перестать думать о Ричарде Невилле, как о предателе, и сохранить в душе его образ учителя, так же, как и все те золотые правила, которые тот привил своему ученику.
Ричард ничего не ответил. Направление мыслей Эдварда было ему известно.
Король имел в виду именно то, что и сказал, объявив о личном участии в сборе денег и, очень скоро, отправившись в путешествие по стране. В каждом городке и в каждой деревне народ стекался послушать речи Эдварда и полюбоваться на его привлекательную внешность.
Население утверждало, - таким монархом можно было гордиться. Рыночные площади украшали флагами, обязательным среди которых являлся представляющий белую розу в центре сияющего солнечного диска. Белую розу в самом сердце солнца Йорков. Но личность короля затмевала великолепием любой символ.
Подданные ликовали, увидев Эдварда, их восхищали его привлекательность, любезные манеры, улыбчивость, готовность разделить с ними шутку, смех, раздающийся везде, где сюзерен появлялся, великолепные одеяния, созданные в соответствии с самым изысканным вкусом. Все это превращало Эдварда в короля, которым можно было гордиться.