Уже вечерело, когда они вернулись.
Напрасно Этери уговаривала его провести хоть часок вместе с ее матерью и сестрами. Авель сказал, что, к сожалению, у него нет на это времени. Ему и в самом деле во что бы то ни стало надо было еще успеть повидаться с Вано Болквадзе. Но была и другая причина, заставившая его ответить на просьбу Этери отказом. Что греха таить: бесстрашный революционер Авель Енукидзе, старый подпольщик, не боявшийся сыщиков и жандармов, царских тюрем и ссылок, боялся поглядеть в глаза пожилой даме, матери своей возлюбленной — госпоже Мариам Гвелесиани…
Они с Этери условились встретиться поздно вечером в Александровском саду, на том же месте, где встречались когда-то…
Предстоящая встреча с Вано Болквадзе волновала Авеля, пожалуй, не меньше, чем встреча с Этери. Но это было волнение совсем другого рода. Встречи с Этери он ждал с радостью, но к радости этой примешивалась и печаль, и ноющая сердечная боль, и горькое чувство вины.
Любовь к женщине и любовь к другу — чувства несравнимые. О встрече с любимой он думал долгими зимними ночами. Он с нетерпением ждал ее и в то же время боялся. А встреча с Вано сулила ему одну только радость, ничем не омраченную и не замутненную. Что и говорить, Этери, конечно, занимала в его душе несравнимо большее место. Она была словно бы частью его самого. Но ведь и с Вано тоже были связаны целые годы его жизни…
Авель, слегка задыхаясь, миновал подъем и вышел на Мыльную улицу. Вот и знакомый тупик, знакомый маленький дворик. Отворив калитку, он сразу увидал Вано: тот орудовал заступом в дальнем конце двора. На скрип отворившейся калитки он обернулся, оперся на рукоятку заступа. Секунду разглядывал гостя, не узнавая. А когда узнал, отбросил заступ в сторону и кинулся навстречу другу:
— Авель! Ты?! Не может быть! Наверно, ты мне снишься!
Повторяя эти бестолковые слова, он то похлопывал Авеля по плечам, то прижимал его к груди, то поглаживал по голове, словно хотел на ощупь удостовериться, что глаза его не обманывают, что перед ним и впрямь не кто иной, как его старый друг и товарищ Авель Енукидзе.
— Я, я, — говорил Авель. — Я самый и есть. Скажи лучше, как ты? Что поделываешь?
— Как всегда, работаю в типографии. Месяц назад мне кто-то говорил, что ты вот-вот появишься в Баку. Да я не поверил. Сколько же лет мы не виделись? Лет пять небось? Нет, четыре. С тех пор как расстались тогда в Питере… Ну?.. Что же ты молчишь? Рассказывай! Где был? Что делал?
— Эх, брат, — вздохнул Авель. — Всего не расскажешь. Это слишком далеко нас уведет. Приехал по поручению комитета. Заберу литературу и завтра же назад. Как у вас с литературой? Давно уже ничего не присылаете.
— Как тебе не совестно! Столько лет не видались, а ты сразу о делах. Поговорим еще о литературе, успеем.
— Завтра, самое позднее послезавтра я должен вернуться в Баку.
Вано нахмурился:
— Знаешь, Авель, не отравляй мне радость встречи. Успеем еще о делах. Пять лет не виделись, а он не успел появиться, сразу же опять норовит исчезнуть. Снова на пять лет, да?
Авель вспомнил, что то же самое, чуть ли не слово в слово, нынче утром сказала ему сестра Этери — Надя.
— Что поделаешь, — усмехнулся он. — Так уж, видно, мне на роду написано: приезжать на час-другой, а потом опять исчезать на годы.
— Но хотя бы нынче-то ночью ты мой гость?
— Пожалуй, — неуверенно ответил Авель.
— Сегодня, надеюсь, тебе никуда не надо идти? Авель смутился. Кажется, даже покраснел.
— Надо. Но ненадолго.
— Знаю я твое «ненадолго». Раньше полуночи тебя теперь и не жди.
— Нет-нет, ей-богу, скоро приду. Клянусь!
— Не дури мне голову. Не сможешь ты с нею так скоро расстаться… Слушай, а почему бы тебе не привести ее сюда? Посидим втроем. Поговорим по душам… А?
— Не так уж глупо, — улыбнулся Авель. — Удивляюсь, как это мне самому не пришло в голову.
— Вот и я тоже удивляюсь, — рассмеялся Вано.
Из писем Авеля Енукидзе к Этери Гвелесиани
Этери, дорогая! Очень может быть, что в августе я смогу высвободить дней десять и приехать в Тифлис. Если это случится, я непременно объявлюсь у вас, независимо от того, будет ли мне рада госпожа Мариам. Очень скучаю я также по своим родным. Постараюсь этим летом повидать и их тоже.
Ты пишешь, что, не имея от меня так долго известий, вы опасались, не попал ли я снова в тюрьму. Так думали не только вы, но все, кто долго не получал от меня писем. Сидеть в тюрьме для меня — дело привычное. Дурная привычка, конечно, но что поделаешь!