Не могу сказать, что я сразу в полной мере оценил все значение, весь масштаб начертанной Ильичей программы. Но я четко услышал главное.
— Своеобразие текущего момента в России, — провозгласил Ильич, — состоит в переходе от первого этапа революции, давшего власть буржуазии в силу недостаточной сознательности и организованности пролетариата, ко второму ее этапу, который должен дать власть в руки пролетариата и беднейших слоев крестьянства.
Это было, конечно, самое важное. Но для меня лично огромное значение имела еще и тактическая линия, намеченная в ленинских тезисах. Я наконец получил ответ па давно уже мучивший меня вопрос о том, как относиться к правительству новой России, именующему себя революционным.
— Никакой поддержки Временному правительству! — ясно и четко объявил Ильич. — Разъяснение полной лживости всех его обещаний…
После того как Ильич прочитал свои тезисы еще раз, его снова окружила густая толпа. Подходили все новые и новые люди, поздравляли его с возвращением на родину, иные выражали согласие с высказанными им мыслями, иные пытались возражать. И каждому он приветливо улыбался, жал руку, для каждого у него находились какие-то слова — для кого ласковые, ободряющие, а для кого насмешливые, иронические, язвительные.
Мне тоже очень хотелось подойти к Ильичу, сказать, как много значила для меня только что произнесенная им речь, или хотя бы просто напомнить ему о себе, обменяться с ним рукопожатием. Но я не решался отвлечь его внимание. Вдруг я почувствовал чью-то руку на своем плече. Оглянулся — за спиной у меня стоял Луначарский.
— Что с тобой, Авель Сафронович? — сказал он. — Стоишь как статуя, словно ноги у тебя приросли к полу. Пойдем! Ильич только что про тебя спрашивал.
По правде говоря, я не поверил Анатолию Васильевичу. Мне показалось, что он угадал мое тайное желание и решил помочь мне преодолеть застенчивость. Но, когда мы подошли к Ильичу поближе, я сразу увидел, что Луначарский и не думал меня обманывать.
— А-а, вот он где прятался. Здравствуйте, товарищ Авель!
— Здравствуйте, Владимир Ильич! — выпалил я.
— Так вы, стало быть, солдат? Сибирского полка? Прекрасно… Рады?..
— Как же не радоваться, Владимир Ильич! Ведь сбылось наконец то, о чем мы мечтали.
— Верно, верно, — кивнул Ильич. — И все же радоваться рано. Главное у нас, товарищ Авель, впереди.
Я поймал мрачный и злой взгляд Карла Чхеидзе: последняя фраза Ильича явно пришлась ему не по вкусу,
«Да, — подумал я, — похоже, что не только главное, но и самое трудное у нас впереди».
Но странное дело: подумав так, я испытал не уныние и не озабоченность даже, а необыкновенный прилив бодрости и силы. У меня было такое чувство, словно я блуждал в темноте, и вдруг ясный, ровный свет осветил мне дорогу. Эта дорога была трудна и опасна. Много было на нашем пути крутых поворотов, обрывов и даже пропастей. Лишь семь месяцев спустя после приезда Ильича в Питер забрезжил перед нами конец этого долгого пути.
12 октября Исполнительный комитет Петроградского Совета обсуждал при закрытых дверях вопрос об организации особого военного комитета. На следующий день солдатская секция Петроградского Совета, в которую входил и я, выбрала комитет, который немедленно объявил бойкот всем буржуазным газетам. В середине октября уже был формально утвержден Военно-революционный комитет Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов.
Став членом Военно-революционного комитета, я, по правде говоря, еще не вполне ясно представлял себе, какую огромную роль предстоит сыграть этому новому органу пролетарской диктатуры в предстоящих грозных событиях. Однако через несколько дней собрание представителей всех петроградских полков приняло такую резолюцию:
«Петроградский гарнизон больше не признает Временного правительства. Наше правительство — Петроградский Совет. Мы будем подчиняться только приказам Петроградского Совета, изданным его Военно-революционным комитетом».
С этого момента наш ВРК стал единственной реальной властью в городе. Участь Временного правительства была решена.