Но как только поезд подошел к перрону Тифлисского вокзала, Авель, не слушая никаких возражений, подхватил оба чемодана и быстро зашагал к привокзальной площади. Наняв фаэтон, он уложил чемоданы, затем помог подняться в коляску сперва матери, а затем и дочери. Усаживаясь, девушка в последний раз улыбнулась Авелю и повторила свое приглашение:
— Не забудьте! Александровская, дом сорок. Фаэтон тронулся. Авель, словно окаменев, долго стоял, глядя ему вслед. В ушах его звучал ласковый, нежный голос, повторяющий:
— Непременно приходите к нам! Александровская, дом сорок!
9
Генерал Дебиль, заложив ногу на ногу и меланхолически покачивая кончиком лакированного сапога, слушал Лунича. Тот докладывал ему об аресте Афанасьева и о результатах обыска, произведенного на квартире арестованного.
— Было обнаружено более трехсот книг, четырнадцать брошюр, одиннадцать журналов, четыре стопки статей, вырезанных из разных журналов. Как вы могли убедиться, ваше превосходительство, все наши предположения полностью подтвердились. Квартира арестованного представляла собой подлинное хранилище крамольной литературы. Среди бумаг были обнаружены также и рукописи. Особого внимания заслуживает одна из них. Это обращение к рабочим, заключающееся следующим призывом…
Лунич приоткрыл небольшую изящную папку, достал оттуда листок бумаги и прочел:
— «Сплотитесь в одну грозную, дисциплинированную силу! У вас только две возможности для того, чтобы выйти из тяжкого положения, в котором вы находитесь: или борьба, или полное подчинение ярму капитала. Я призываю вас следовать за теми, кто решил бороться…»
Дебиль вздрогнул. На лице его появилась желчная гримаса.
— Как, ротмистр? Повторите, пожалуйста, последнюю фразу!
— «Я призываю вас следовать за теми, кто решил бороться…» — повторил Лунич.
— Кто сочинил эту мерзость? — побагровел генерал. — Чьи это слова?!
— Слова принадлежат самому Афанасьеву, — ответил Лунич. — Это установлено совершенно точно. Впрочем, он и сам этого не отрицает.
— Вот как?! Не отрицает? Ну что ж, каторга — лучшее лекарство от таких крамольных идей.
С трудом выбравшись из глубокого кресла, генерал нервно зашагал по кабинету, заложив руки за спину. Подошел вплотную к Луничу и, пронизывая его острым взглядом своих маленьких серых глаз, негромко проговорил:
— Надеюсь вы п-понимаете, ротмистр, что вы из рук вон плохо п-провели эту оп-перацию!
Лунич хорошо знал своего шефа. Знал, что, когда ярость его достигала крайнего предела, он уже не шипел, не орал, а, напротив, говорил тихо, спокойно, даже корректно. Лишь легкое заикание выдавало в таких случаях его бешеный гнев.
Побледнев, Лунич спросил:
— Почему, ваше превосходительство?
— В-вы еще меня сп-п-прашив-ваете?! Во-первых, вы п-поспешили с арестом этого Андреева. Или как там его… Аф-фанасьева… Вы уп-пустили шанс узнать, к-кому он н-нес этот свой ч-чемодан… Это од-дно… Теп-перь вт-то-рое… К-когда вы произвели обыск на его к-квартире?
— На другой же день, ваше превосходительство! Дебиль сардонически усмехнулся:
— Ед-диномышленники Аф-фанасьева к-куда умнее вас, ротмистр. В т-тот же вечер, уз-знав об аресте, они; успели унести и п-перепрятать п-половину хранящейся у; него лит-тературы.
Луничу это было известно ничуть не хуже, чем шефу. Но он и думать не думал, что генерал был так хорошо осведомлен об этом его промахе. Молча стоял он перед ним, ожидая справедливого возмездия. Но шеф неожиданно сменил гнев на милость.
— Если все сотрудники нашего ведомства будут проявлять подобное ротозейство, империя погибнет, — мрачно констатировал он.
Лунич молчал, понимая, что сейчас ему лучше не спорить с шефом.
Дебиль снова прошелся по кабинету, затем он опять погрузился в свое любимое кресло, устроился там поуютнее, заложил ногу на ногу. Совсем успокоившись, спросил:
— Ну? Что же он говорит, этот Афанасьев? Куда он нес чемодан?
— Ничего не говорит, ваше превосходительство. Темнит. Изворачивается.
— А прокламация? Вы же только что сказали, что он не отрицает своего авторства.
— Так точно, не отрицает. Но уверяет, что сочинил ее сам, на свой страх и риск. Никакой связи ни с какими тайными кружками у меня, говорит, нет. Доказать же эту связь невозможно. Нет данных. Единственная ниточка, за которую можно ухватиться, это фотографический портрет некоего Алексея Пешкова, изъятый у Афанасьева при обыске.
— Личность Пешкова вами установлена?