Едва только мы с Красиным взглянули друг на друга, едва обменялись первыми фразами, как я сразу же почувствовал себя удивительно легко и свободно, словно был знаком с этим человеком много лет. И не просто знаком, а соединен узами самой нежной и прочной привязанности, какая только может существовать между людьми.
Впрочем, я должен сказать, что нечто похожее я уже испытывал и раньше, но, правда, не в такой степени. Бывало, и раньше, знакомясь с каким-нибудь товарищем по работе, я очень скоро начинал вести себя с ним так, словно мы были давними друзьями. Как видно, ничто так не сближает людей, как общее дело. Ну и, разумеется, единство взглядов, общая любовь и общая ненависть.
Но с Красиным все это было иначе. Тут помимо естественной близости друзей-единомышленников возникла еще и чисто человеческая симпатия. Говоря проще, мы сразу понравились друг другу.
— Значит, так, друзья, — заговорил Леонид Борисович как о деле уже решенном. — Кружки мы переведем сюда, ко мне. Это будет хорошо во всех смыслах. Во-первых, здесь ваши товарищи будут в большей безопасности. Это главное. Но это еще не все. Я хотел бы всех ваших кружковцев взять к себе на работу. Мне нужны люди самых разных профессий. Кстати, товарищ Авель, не худо было бы и вам тоже со временем бросить железную дорогу и перейти на работу ко мне…
Поговорив немного о ближайших наших планах, мы отправились на строительную площадку. Здание будущей электростанции еще только возводилось. Но Красин, ни слова не говоря, повел нас вниз, в подвалы этого еще не достроенного здания. Ни о чем лучшем не приходилось и мечтать! Подвалы были сухие, просторные. Но путь в эти катакомбы лежал через такие лабиринты, столько там было причудливых лестниц, тоннелей и переходов, что никакая полиция туда не смогла бы проникнуть, даже если бы полицейских кто-нибудь и надоумил искать именно там.
Разумеется, подвалы были темные, неосвещенные. Но это нас не пугало. Осмотрев помещение, мы твердо договорились, что кружки из Балахан и Сабунчи переведем сюда. Здесь будем и занятия проводить, здесь же и склад литературы устроим.
5
Хитрость, придуманная Ладо, удалась как нельзя лучше. Его богатый брат расчувствовался, узнав, что он отрекся от своих былых заблуждений, и прислал ему ни много ни мало — целых двести рублей. Сумма эта намного превышала ожидания Ладо и Авеля. Вместе с деньгами брат прислал коротенькое, но очень трогательное письмо, в котором писал, что, если Ладо выполнит свое обещание и действительно поступит в университет, он будет и впредь регулярно оказывать ему денежную помощь.
Ладо и Авель были на седьмом небе. Пришедшие по почте двести рублей означали, что типография — это уже не зыбкая, расплывчатая мечта, а самая что пи на есть реальнейшая реальность.
— Двести рублей! Ого… Ты только представь, Авель, дорогой, какие дела мы тут развернем с этими деньгами! — говорил Ладо, в восторге хлопая друга по плечу.
Они сумерничали на квартире у Дмитрия Бакрадзе. На улице шел дождь: лило как из ведра. Но в комнате было тепло, даже жарко: так всегда здесь бывает при первом дожде — жар раскаленных от солнца каменных зданий ливень загоняет внутрь, в дома, в квартиры.
— Денег нам, пожалуй, хватит, — задумчиво сказал Авель. — Но…
— Что «но»? — запальчиво спросил Ладо. — Опять проповедь читать начнешь? Ей-богу, дорогой, тебе священником надо было стать, а не революционером.
— Нет, я совсем другое хотел сказать, — смутился Авель. — Пока у нас не было денег, нам казалось, что деньги — это все. Будут деньги, думали мы, и все уладится само собой. А теперь, когда деньги есть, я думаю, что трудностей будет еще ой-ой-ой как много!
— Какие трудности? О чем ты?
— Интересно, как ты себе представляешь, где мы достанем оборудование для типографии? Купим, да? Но ведь это же верный провал!
— Само собой, это все не так просто, — согласился Ладо. — Однако, что ни говори, деньги — это уже полдела. А что касается второй половины дела, ничего не поделаешь, придется опять кланяться в ножки товарищам из Тифлисского комитета. Безвозмездно пожертвовать нам печатную машину и шрифт они не смогли, а за деньги, я думаю, продадут.
Тут уж усомнился не только Авель, но и Дмитрий.
— Ну это еще бабушка надвое сказала, — скептически хмыкнул он. — Не так уж они богаты, наши тифлисские товарищи, печатными машинами и шрифтами. Письмо послать, конечно, можно. Но одновременно надо искать и другой путь.
На том пока и порешили.