Несколько минут спустя они уже ходили по наборному цеху, внимательно разглядывая шрифты. Ладо дотошно изучал литеры, стараясь как можно точнее определить на глаз их высоту и расстояние между ними. Авелю показалось, что тень недовольства легла на его лицо. Он вопросительно глянул на Ладо, стараясь понять, чем тот озабочен. Ладо быстро процедил сквозь зубы:
— Возьми горсть литер.
Поддерживая хозяина типографии под руку, он отвел его в сторону, оживленно о чем-то расспрашивая. Авель остался один. Взять горсть шрифта и спрятать в карман не составляло никакого труда. Но Авелю легче было провалиться сквозь землю, чем выполнить это приказание. Проклиная себя, он уже совсем было собрался сделать то, что ему велел Ладо, но рука словно одеревенела. Сердце отчаянно колотилось у самого горла. «Нет, нет, только не это!» — подумал он.
Ловко отвлекая внимание хозяина типографии, Ладо шепнул:
— Скорее!
— Не могу! — одними губами ответил Авель.
Ладо глянул на него таким взглядом, что Авель понял: придется переступить через это. Все было в этом взгляде: и отчаяние, и мольба, и жесткая властность, и молчаливая просьба не подводить его, не подвергать провалу так хорошо начатую операцию.
Делать было нечего. Улучив подходящую минуту, Авель сунул руку в один из ящиков и, зажав горсть свинцовых букв, не спеша опустил их в карман.
Ладо, глянув на пылающее лицо товарища, понял, что дело сделано. Пообещав Шапошникову прийти на другой день, чтобы окончательно договориться о заказе, он стал прощаться.
— Ну вот, Авель, — радостно потирая руки, сказал он, как только они очутились на улице. — Теперь мы измерим высоту литер, узнаем, какое расстояние должно быть между плитой и барабаном нашей печатной машины, и завтра же сможем заказать станок.
Авель мрачно молчал.
— Что, брат? — участливо спросил Ладо. — Сердишься?
Авель ничего не ответил. Ему не хотелось возвращаться к их давнему спору о морали и прочей, как частенько выражался Ладо, чепухе. Он боялся острого, злого языка своего друга: того и гляди, опять скажет, что лучше было бы ему пойти в священники, а не в революционеры.
Отрицательно помотав головой, Авель спросил:
— Как тебе пришла в голову эта мысль? Я имею в виду заказ на визитные карточки!
— Эх, друг мой! Не зря говорят: голь на выдумки хитра. Когда человеку приходится туго, он поневоле становится изобретательным. Ты не поверишь, но мне последнее время каждую ночь снится типография. В ушах все время стоит стук печатных машин. Сплю и вижу, как ложатся друг на друга пачки отпечатанных прокламаций…
Ладо шел быстро, подпрыгивая на ходу, словно малый ребенок. Он совсем забыл о том, что надо опираться на палку, изображая солидного пожилого человека. Приподнятое настроение его постепенно передалось и Авелю.
Через несколько дней на квартире Дмитрия Бакрадзе собралось человек шесть: помимо Ладо, Авеля и самого Дмитрия было еще несколько проверенных товарищей из грузинского революционного подполья.
— Станок заказан, — сообщил собравшимся Ладо. — Но оказалось, что стоить он будет гораздо дороже, чем мы рассчитывали. Во всяком случае, той суммой, которой мы располагаем, нам не обойтись. А ведь кроме станка потребуется еще много другого: шрифты, краска, бумага. И, наконец, главное: потребуется помещение, куда мы сможем поставить этот станок. Посему, друзья мои, я предлагаю снова послать кого-нибудь из наших товарищей в Тифлис с просьбой помочь нам.
— Тифлисцам самим приходится туго, товарищ Ладо, — сказал Виктор Бакрадзе. — К тому же они ведь один раз уже отказали нам в помощи. Не помогли, — значит, не могли помочь.
— Или не захотели, — поддержал его Дмитрий.
— Все это мне известно не хуже, чем вам, — холодно ответил Ладо. — Однако на сей раз товарищ, которого мы пошлем в Тифлис, не вернется с пустыми руками. Не далее как послезавтра, то есть в субботу, наш посланец должен быть уже там. Если у вас нет возражений, я предлагаю поручить это дело Авелю.
Авель смутился: такого поворота событий он не ожидал.
— А мы здесь до возвращения его из Тифлиса, — спокойно продолжал Ладо, — должны найти надежное помещение для типографии…
Из записок жандармского ротмистра Вальтера
Все стало ясно: Кунце меня предал. Это не кто иной, как он, предупредил таинственного Авеля. И птичка упорхнула. Упорхнула, можно сказать, в тот самый момент, когда я уже почти держал ее в руках.