— С кем ты говорил? — встрепенувшись, спросил Ладо.
— С Джибладзе и Джугашвили.
— Надеюсь, ты не согласился на это условие?
— Я ответил уклончиво.
— Понятно. Откуда же шрифт?
— Болквадзе, — односложно объяснил Авель.
— Так я и думал. Ну что ж, хорошо, что хоть Вано меня не подвел.
— Да, если бы не он, пришлось бы мне возвращаться несолоно хлебавши. А он сделал все. И шрифт дал, и деньгами обещал помочь: бывшие твои кружковцы взялись собрать. А кроме того, и помощь предложил: Васо Цуладзе приедет, будет работать наборщиком. Хотел вместе со мной отправиться, да я уговорил пока не торопиться.
— Молодец. Правильно, — одобрил Ладо. Он сидел на старом поломанном стуле и грыз ноготь, обдумывая сложившуюся ситуацию.
— Честно говоря, я все это предвидел, — заговорил он, встав со стула и легко пройдясь по комнате. — Ну что ж, так даже лучше. Не нужна нам помощь Тифлисского комитета. Обойдемся. Сами справимся… Они, видите ли, хотят нас контролировать… Каковы… Чтобы выкупить станок, нам не хватает еще ста рублей. Но если мои кружковцы обещали. — это дело верное. Стало быть, друг мой, придется тебе снова съездить в Тифлис.
— Кстати, я обещал Джибладзе и Джугашвили, что непременно увижу их перед отъездом. Я ведь так и не дал им окончательного ответа.
— Вот и отлично. Поблагодаришь и скажешь, что мы, слава богу, обошлись своими силами… Впрочем, если не успеешь с ними повидаться, я тоже не буду на тебя в обиде. На этот раз ты едешь уже не к ним, а к Вано Болквадзе. А вернешься вместе с Васо.
— Я так и думаю, — кивнул Авель.
— Да, да, он парень надежный. И печатник первоклассный. Типографское дело знает досконально.
Ладо развязал хурджин, заглянул в него.
— Сколько, ты говоришь, пудов?
— Три.
Ладо поднес раскрытую ладонь со свинцовыми литерами к глазам.
— Что это?! — вскрикнул он.
— Что такое? — испуганно спросил Авель.
— Э, парень! Да где были твои глаза?
Авель помертвел от страха. Что могло случиться? Ведь не подменили же ночью в поезде ему хурджин!
— Ты скажешь мне наконец в чем дело? — крикнул он.
— Шрифт! Ты только взгляни: он ведь весь перемешан! Знаешь, сколько времени понадобится, чтобы разобрать его! А у нас с тобой каждый час на счету.
— Ф-фу, — облегченно вздохнул Авель.
Он, естественно, даже и думать не думал о том, разобран шрифт или не разобран. До того ли ему было? Голова его была занята только одной мыслью: довезти бы все это до Баку в целости и сохранности. Но объяснять это огорченному Ладо он не стал. Сам должен понимать, каково ему там пришлось…
— Обиделся? — Ладо коснулся рукой его плеча. — Ну-ну, не обижайся. Знаешь ведь, что мне не терпится.
Авель сразу оттаял: вся его обида мгновенно прошла. Такой уж человек Ладо Кецховели, ничего тут не поделаешь! Его надо принимать таким, каков он есть. Ладо горяч, нетерпелив. Если он что-нибудь затеял, так уж вынь да положь! Самое невыносимое, самое нестерпимое для него — ждать. Каждая задержка, даже пустяковое препятствие на пути к поставленной цели кажутся ему чуть ли не катастрофой.
— Ты не представляешь себе, какая это каторжная работа! Придется убить на это дело несколько дней, — сказал Ладо, но уже совсем беззлобно, словно оправдываясь перед Авелем за свою горячность.
— Не беда. Сделаем, — улыбнулся Авель. — Если хочешь, сейчас же и начнем.
— Нет, брат. Не думай, что это так легко. А ты с дороги. Устал.
— Всю дорогу я только и делал, что спал. Отдохнул даже лучше, чем дома. Так что можешь на меня рассчитывать.
— Все-таки отдохни немного, а ночью займемся. Конечно, будь нас не двое, а, скажем, шестеро, это сильно ускорило бы дело. Но чем меньше людей будет появляться около этого дома, тем лучше. Надо соблюдать осторожность.
— Будь по-твоему, — кивнул Авель.
— Отдыхай, парень, а я пойду, — сказал Ладо. — Вернусь через часок-другой.
Оставшись один, Авель кинулся к хурджину, раскрыл его, достал горсть шрифта и внимательно стал его разглядывать. «Поди знай, — подумал он, — разобран шрифт или не разобран». Прикинув на глаз, сколько времени потребует разборка свинцовых буковок, он поневоле согласился с Ладо, что их и впрямь ждет каторжная работа.
В комнате постепенно темнело. И только когда в ней стало совсем темно, Авель почувствовал, как здесь холодно. В углу он разглядел керосинку, покрытую густым слоем пыли: видно было, что ею давно не пользовались. Авель встряхнул ее: так и есть, пустая!
Он прилег на топчан, покрытый старым вытертым ковром, закрыл глаза и отдался потоку беспорядочных мыслей. Завтра же надо будет непременно купить керосину, а то они с Ладо превратятся в сосульки. Сам Ладо об этом, конечно, не вспомнит. У него сейчас только одно на уме: скорее бы наладить станок, разобрать шрифт и начать печатать… Куда же, однако, он подевался, этот неугомонный Ладо?..