Огонь-то огонь, но голова у него всегда остается холодной. Удивительно, как этот страстный, увлекающийся человек ухитряется сохранить такую ясность мысли, такую мудрую, осторожную предусмотрительность.
Спустя месяц после того, как они установили станок и сделали первые оттиски, Ладо вдруг объявил:
— Братцы! Не кажется ли вам, что надобно менять место? Похоже, соседи стали на нас коситься.
Как старый мудрый зверь чует приближение опасности, так и он, Ладо, вдруг ощутил какое-то смутное, казалось бы, ни на чем не основанное беспокойство. Их странные исчезновения по утрам и столь же таинственные появления по ночам вызывали невольное любопытство- у окружающих. Пока это любопытство было, быть может, вполне невинным. Но… Кто знает, чем это все кончится, куда приведет!
Друзья долго ломали себе головы над тем, куда бы перетащить типографию. И наконец решили, что временным их пристанищем может стать ресторан Николая Долидзе.
Двадцативосьмилетний Долидзе был человеком не совсем обычной судьбы. Учился в духовной семинарии, но за строптивый нрав, за бунтарские настроения его исключили. Насильно отдали в монастырь. Но не такой человек был Николай, чтобы заживо похоронить себя в каменных стенах монастыря. Он сбежал оттуда, приехал в Батум и поступил на завод Манташева. Тут-то он наконец нашел себя, свое настоящее призвание. Жил он на одной квартире с Ниношвили и Чодришвили — на той самой, где Ниношвили проводил нелегальные собрания революционной молодежи. За участие в одной из забастовок Николая Долидзе «попросили» оставить Маота-шевский завод. Он перебрался в Тифлис и некоторое время жил там, продолжая заниматься революционной работой. А в 1900 году по поручению Тифлисского комитета переехал в Баку, чтобы распространять здесь среди рабочих-грузин социалистическую литературу. Для маскировки открыл в Балаханах ресторан.
Казалось бы, ничего лучшего не придумаешь. Но Ладо и на этом не успокоился. Прошло еще несколько месяцев, и он объявил друзьям:
— Нет, братцы, с нашей маломощной типографией мы далеко не уедем. Нам надо хоть в лепешку разбиться, но завести наконец настоящую типографию. Хочу купить первоклассный станок. Американский.
Авель и Васо молчали. Они более или менее ясно представляли себе, в какую копеечку влетит им американский станок, которым собирался разжиться Ладо. О таких деньгах нельзя было даже и мечтать.
Но Ладо не унимался:
— Я каждую ночь вижу один и тот же сон: как выводят, сыплются словно из рога изобилия тысячи брошюр, десятки тысяч страниц. Что хотите делайте, а я не успокоюсь, пока не добьюсь своего.
Отсутствие денег было, конечно, важным препятствием. Но помимо этого существовало еще и другое, казалось бы, уже и вовсе непреодолимое. Американскую машину так просто не купишь, и контрабандой ее в Россию не провезешь. Ее можно приобрести только легальным путем. А для этого необходимо иметь специальное разрешение губернатора на право открытия типографии.
— Не понимаю, на что ты рассчитываешь? На личное обаяние? Ты явишься к губернатору, очаруешь его, и он тотчас выдаст тебе такое свидетельство? — съязвил Авель.
— А почему бы и нет? — усмехнулся Ладо. Судя по блеску его глаз, у него уже зарождался какой-то хитроумный план.
Как бы то ни было, эту сторону дела Ладо взял на себя, и организация временно освободила его от других обязанностей и забот. Каково же было изумление друзей, когда вскоре оказалось, что Ладо и впрямь справился с этой, казалось бы, неразрешимой проблемой. И справился с поистине гениальной простотой. Раздобыв бланк Елисаветпольского губернаторства — а такой бланк добыть было не так уж трудно, — Ладо сам выписал на нем свидетельство, разрешающее Давиду Иосифовичу Деметрашвили открыть в любом из городов Кавказа собственную типографию. Подпись губернатора, разумеется, была фальшивой, и нечего было даже думать о том, чтобы с таким липовым документом начинать и без того рискованное предприятие. Но это было только началом гениального своей простотой плана Ладо. С фальшивого удостоверения он снял копию и засвидетельствовал ее у бакинского нотариуса. Подпись нотариуса была уже не поддельной, а самой что ни на есть подлинной. Так же как и печать бакинской нотариальной конторы. Таким образом, в руках у Ладо оказался идеально «чистый» документ, с которым вполне можно было начинать действовать. И Ладо начал действовать. Он, оказывается, уже давно приглядел у бакинского типографщика Промышлянского довольно приличный малогабаритный станок. Хотя и не новый, но современного типа, именно такой, о котором мечтал. Формат выходящей из него печатной продукции соответствовал листу писчей бумаги. Это обстоятельство тоже вполне устраивало Ладо. Теперь дело было за малым — за деньгами.