Авель вернулся домой, когда ночь уже шла на убыль. Город спал. Ночь была тихая, теплая, настоящая южная весенняя ночь. «Где-то сейчас наш Ладо? — думал он. — В каком городе? Нашел ли место для «Нины»?» Если нашел, Авелю и еще нескольким товарищам, связанным с типографией, придется перебираться туда. Жаль, конечно. Он привык к Баку, этому удивительному, шумному, пестрому городу. Привык к товарищам, которых у него в последнее время стало так много. Эх, был бы сейчас Ладо здесь, с ними!.. Без него Авель чувствовал себя птицей с подбитым крылом… Потом он стал думать о завтрашнем дне. Что, если кого-нибудь из наших арестуют этой ночью? Никогда ведь ни в чем нельзя быть уверенным до конца. Самое страшное для революционера — потерять бдительность. Это все равно что зверю потерять чутье…
В этих тревожных раздумьях прошел весь остаток ночи.
От дома Авеля до Парапета минут двадцать ходу. Час был ранний, и прохожих на улицах было совсем немного. Вроде бы это воскресное утро ничем не отличается от множества других воскресных утр. Но Авель чувствовал в воздухе какое-то скрытое напряжение. Ему казалось, что город заминирован и замер в ожидании взрыва.
А вот и Парапет. Еще издали Авель различает знакомые силуэты: вон высокий, худощавый Козеренко, а вон Богдан Кнунянц, в руке у него свернутый флаг. А вон бородатый Николай Долидзе, а рядом с ним широкоплечий, слегка сутулящийся Вано Болквадзе. Все члены их организации были тут — русские и грузины, армяне и осетины, татары и евреи, старики и молодые, рабочие и интеллигенты.
Сердце у Авеля учащенно забилось. Он ускорил шаг, чтобы быстрее оказаться среди своих. До девяти было еще далеко, но народу собралось уже порядочно. Все были взволнованы. То там, то тут вспыхивали разговоры, и все на одну и ту же тему:
— Кто будет стрелять? Кто посмел сказать такую глупость?
— Мы только пройдем по улицам со своими лозунгами и флагами. Демонстрация наша будет самая мирная. Почему же, позвольте спросить, они станут в нас стрелять?
— Э, батенька! Почему да зачем, это уж ты у них спроси. А наше дело быть готовыми ко всему.
— Здравствуйте, товарищи! — громко сказал Авель, подойдя к спорящим.
— Здравствуй, дорогой! Сразу видно, что и тебе тоже не удалось глаз сомкнуть в эту ночь.
— В ожидании такого события разве уснешь…
Шутили, смеялись, подтрунивали друг над другом. Но за этими шутками, за смехом чувствовалось все то я «е скрытое напряжение. Комитетчики нервничали, им не терпелось поскорее узнать, выйдут ли на маевку рабочие, присоединится ли к ним народ. А вдруг они так и останутся маленькой группой одиноких бунтарей?
Но по мере того как время приближалось к назначенному часу, к девяти, эти их сомнения рассеивались. А в девять весь город уже гудел, бурлил, улицы были полны народу. Со всех сторон рабочие с плакатами и красными флагами шли к Парапету.
Члены организации стали во главе отдельных групп рабочих. Сперва беспорядочной толпой, а потом все более и более организованно демонстрация двинулась в свой мирный поход. Из окон домов, с балконов на участников маевки глазели обыватели. Многие не понимали, что происходит. Многие понимали, но были привлечены к этому необычному зрелищу одним лишь любопытством. Но были и такие, кто приветствовал демонстрантов, выкрикивал им вслед бодрые, сочувственные слова. А с некоторых балконов так даже и летели в толпу демонстрантов листовки.
В конце улицы колонна рассредоточилась: похоже было, что движение ее натолкнулось на какое-то препятствие.
— Что там такое? — тревожно крикнул Авель.
Но пока еще не было никаких оснований для тревоги. Это Михаил Брага, вскочив на тумбу, обратился к демонстрантам с импровизированной речью.
— Товарищи! — взволнованно выкрикивал он. — Выкиньте из головы вздорные мысли, будто люди делятся на умных и глупых, красавцев и уродов, мусульман и христиан! Запомните: люди прежде всего делятся па богатых и бедных! На тех, кто трудится, и тех, кто пользуется плодами их трудов!..
Из переулков нескончаемым потоком вливался в толпу демонстрантов народ. Становясь на цыпочки, вытягивая шеи, люди старались получше разглядеть оратора, не проронить ни слова из его речи.
Как это можно — не делить людей на красавцев и уродов, умников и дураков, правоверных мусульман и неверных гяуров? И вместе с тем эта странная мысль оратора поразила их своей ошеломляющей простотой. В самом деле! Есть богатые и бедные. И никуда от этого не денешься. Собравшиеся здесь люди в массе своей были бедны. И им радостно было услышать, что они не виноваты в этой злосчастной своей бедности. Они бедны, потому что их грабят, обманывают, обирают. \