С шрифтом, который оставался на квартире Виктора, дело уладилось довольно легко. Двое моих кружковцев уговорили дворника пойти с ними в духан, обмыть знакомство, а остальные тем временем тщательно почистили квартиру Виктора: и оставшийся шрифт унесли, и литературу.
А вот Вапо я, к несчастью, дома не застал. «Где его только черти носят?» — ожесточенно подумал я. И тут меня осенило: «Ну конечно же он там, у Дмитрия Бакрадзе. Вместе с Ладо». Поколебавшись, я решил вернуться туда же. Чем черт не шутит! Может быть, жандармы и не так расторопны, как мы о них думаем. Глядишь, мне еще и удастся отговорить Ладо от его безумной затеи. В конце концов должен же он понимать, что ничего ужасного Виктору не грозит. Виктор тут человек сторонний. Сообразит сказать, что сунул кто-то ему пакет, просил довезти до Баку, а там, мол, его встретят и пакет заберут. Подержат его день-другой в кутузке и отпустят. А Ладо загремит основательно. За ним там у них много чего числится…
Однако, подходя к дому Дмитрия Бакрадзе, я еще издали понял, что опоздал. Перед домом собрался народ. Я втиснулся в толпу и стал прислушиваться к репликам, которыми обменивались любопытствующие:
— Чего там, братцы, такое?
— Сам не видишь? Обыск.
— Взяли, что ли, кого?
— Двоих вроде.
Так и есть! Вано там. Взяли, значит, обоих. Эх, Ладо, Ладо!
— Важные, видать, птицы! — сказал кто-то в толпе.
— Почему это «важные»?
— А зря, что ли, по-твоему, сам главный жандармский начальник сюда за ними пожаловал!
И тут со мной произошло нечто странное. Еще секунду назад я считал решение Ладо добровольно отдаться в руки полиции чистым ребячеством. А сейчас… Сейчас я сам, не раздумывая, кинулся к квартире, в которой шел обыск, распахнул дверь и ворвался туда. Ошеломленные жандармы даже и не думали меня задерживать. Впрочем, им, вероятно, было дано указание пропускать каждого, кто захочет войти. Вот выйти — это уж дело другое. Выйти отсюда будет потруднее, подумал я.
Первым отреагировал на мое появление Ладо.
— Этого еще не хватало! — раздраженно буркнул он. — Ты-то зачем явился?
— Ба, кого я вижу! — рокочущим баритоном театрально протянул щеголеватый жандармский офицер. — Господин Енукидзе! Благодарю, не ожидал! Говорил я вам, что мы с вами еще встретимся… Вы избавили нас от неприятной обязанности ехать за вами в Баллов, на «Электросилу».
Это был ротмистр Вальтер, тот самый, который допрашивал меня в апреле.
Он подошел к жандармскому полковнику. (Я понял, что это Минкевич.) Они обменялись вполголоса несколькими короткими репликами. Повернувшись ко мне и к Вано Болквадзе, ротмистр неожиданно обратился к нам уже не прежним, гаерским, а сухим, официальным тоном:
— Господа! Розыск объявлен только на господина Кецховели. У нас нет оснований задерживать кого-либо еще. Вы свободны.
Услыхав это, Ладо молча со мной переглянулся. Он буквально сверлил меня своим взглядом, говорящим яснее всяких слов: «Немедленно, сейчас же к Джибраилу! Как можно скорее разберите и увезите станок!»
Я молча вышел. Вано, попрощавшись с Ладо, вышел следом.
— Как ты думаешь, что означает вся эта комедия? Почему они нас отпустили? — спросил Вано, как только мы остались одни.
— Не знаю, брат. Во всяком случае, не по доброте душевной. Может быть, хотят установить за нами слежку. Как бы то ни было, у нас есть короткая передышка, и мы должны использовать ее как можно лучше.
Поэтому, не теряя ни секунды, сейчас же к Джибраилу!
— Но если они, как ты говоришь, хотят установить за нами слежку…
— Дай бог, чтобы к утру раскачались. А пока хвоста за нами нет. В нашем распоряжении целая ночь.
— Ну что ж, авось успеем.
— Должны успеть. Во что бы то ни стало.
По старому опыту я знал, что лучший способ спрятать печатный станок — это запаковать его и сдать пароходному обществу «Надежда» под видом самого обыкновенного токарного станка. Но для этого нужны были деньги, рублей пятьдесят, не меньше. А мы с Вано еле-еле наскребли около трех рублей. Где срочно достать пятьдесят рублей, да еще глубокой ночью? Выход был только один: Красин! Всегдашний наш спаситель, наша «палочка-выручалочка».
Было около трех часов ночи. Город спал глубоким сном. Мы прошли полгорода пешком, и за все время пути нам не встретился ни один прохожий.
Леонид Борисович, конечно, спал, пришлось его разбудить. Но через несколько минут он уже стоял перед нами, как всегда, тщательно одетый, словно и не был поднят внезапно среди ночи.