Авель покачал головой:
— Нет, отец. Я так не смогу. И характер у меня другой, и дело мое совсем другого требует. Но ты за меня не бойся, я не пропаду.
После этого разговора прошло две недели. И вот однажды, когда солнце уже клонилось к закату, прибежал задыхаясь пастух Серго.
— Дядя Сафрон! Полицейские к тебе идут. Трое. Спрашивали у меня, дома ли Авель Енукидзе? Вот-вот будут здесь. Я напрямик бежал, чтобы упредить…
Сафрон глазами указал Авелю на саманник:
— Ступай туда.
Потом обернулся к Серго:
— Дай тебе бог счастья, Серго! Глядишь, и мне как-нибудь доведется отплатить тебе добром за добро.
Варвара с побелевшим лицом стояла на пороге и молча крестилась.
— Ступай в дом, женщина, — сурово сказал ей Сафрон. — Ложись в постель, будто ты больна. Ну?.. Что стоишь, будто на тебя столбняк напал! Тьфу ты, дьявол! Вот женская порода. Разве им что-нибудь втолкуешь!
Но Варвара уже оправилась от растерянности и точно выполнила приказ мужа. Сафрон остался во дворе один. Серго убежал. Авель надежно спрятался в саманнике. Целых пять минут прошли в напряженном ожидании: пять минут, показавшиеся Сафрону самыми долгими в его жизни. Но вот на дороге раздался топот лошадиных копыт.
Всадник, скачущий впереди, подъехал к калитке, толкнул ее и въехал прямо во двор. Следом за ним въехали еще двое конных полицейских. Первый двинул своего коня прямо на Сафрона. Но тот даже не шелохнулся. Конь остановился перед ним на расстоянии полушага.
— Сафрон Енукидзе? — спросил пристав, величественно крутя ус.
— Это я, батоно.
— Сын твой дома?
— Который из моих сыновей нужен вашей милости?
— Не прикидывайся дураком! — нахмурился полицейский. — Разве они у тебя оба бунтовщики? Сам небось знаешь, какого из них нам надобно.
Сафрон молча пожал плечами.
— Нам нужен Авель Енукидзе.
— Авель с утра ушел в Ткибули.
— Врет он, ваше благородие, — сказал один из полицейских. — Нынче днем парня видели здесь.
Пристав искоса глянул на того, кто произнес эти слова, но ничего не ответил.
— И для тебя, и для твоего сына, — сказал он, обращаясь к Сафрону, — будет лучше, если ты скажешь всю правду, как она есть.
— Я сказал правду, батоно.
Пристав обернулся к полицейским и приказал:
— Обыскать!
Полицейские спешились и кинулись в дом. Сафрон и пристав остались одни. Пристав тоже спешился и стал рядом с Сафроном. Это был совсем молодой человек, лет двадцати шести, не больше. Черные лихие усы слегка старили его. Но кожа свежевыбритого лица была розовой, как у девушки. Он был очень хорош собой, и, если бы не полицейская форма да не то горе, которое сулил Сафрону его визит, Сафрон не испытывал бы к нему никакой неприязни. Даже напротив: ему наверняка понравился бы этот стройный красавец с добродушным лицом и залихватскими черными усами.
— Зачем хитришь со мною, дядя Сафрон? — негромко сказал он. — Ведь Авель где-то здесь, я знаю.
— Клянусь богом, я правду тебе говорю, сынок… Сафрон поперхнулся, закашлялся, чуть было не сгорел от стыда: он не любил, да и не умел врать.
— Нелегко тебе говорить неправду, бедняга, — вздохнул пристав. — Да ладно уж, чего там. Я и сам знаю: вас предупредил пастух Серго. А Авель небось спрятался в саманнике. Так ведь?
Сафрон побелел. «Все пропало!» — в отчаянии подумал он. Но пристав почему-то не спешил подсказывать полицейским, где прячется разыскиваемый ими государственный преступник. С какой-то странной усмешкой следил он за тем, как они бестолково слоняются по двору, заглядывая то в одну, то в другую постройку.
Но вот они подошли к саманнику. Сердце Сафрона трепетало, как пойманная птица. Ненависть к полицейским псам, злоба, бесконечная любовь к сыну, жалость, отчаянный страх за него, стыд от перенесенного унижения — все эти чувства, собравшись в один комок, душили его. И вдруг нежданно-негаданно пришло избавление. Пристав громко скомандовал:
— По коням!
Полицейские вскочили на лошадей и медленно тронулись к калитке. А пристав, слегка замешкавшись, успел шепнуть Сафрону:
— Авелю скажи, что приговор уже вынесен. Приезжал, скажи, Алеша Микеладзе. Поклон, мол, от него. Не забудь! Алеша Микеладзе!
Вскочив на коня, он громко, чтобы слышали полицейские, крикнул:
— Как только твой сын вернется, передай ему: пусть немедленно явится в уезд. А из села чтоб больше не смел никуда уходить. Он ведь знал, что закон не велит ему покидать Цкадиси!