— Я тоже так думаю, Леонид Борисович.
— Но ты не огорчайся. Найдутся и другие дела. Вечером я устрою тебе встречу с товарищами из комитета, и мы обо всем договоримся. А пока отдыхай. Сейчас я вынужден тебя покинуть, у меня ведь есть еще и другие обязанности. Ничего не поделаешь, приходится оправдывать тот оклад жалованья, которым оплачивает мои труды акционерное общество «Электросила», — улыбнулся он. — Итак, располагайся и будь здесь как дома.
Из тетради Авеля Енукидзе
По решению комитета я должен был работать в типографии вместе с моим родственником Трифоном. Я только об этом и мечтал. Запах типографской краски давно уже стал для меня самым сладким запахом в мире.
По вызову комитета Трифон Енукидзе (его партийная кличка была Семен) приехал в Баку, после того как мы с Ладо были арестованы. Как я уже знал от Красина, он нашел новое помещение для типографии. Это был небольшой трехкомнатный дом с отдельным двориком, на восточный манер обнесенным высокой глухой стеной на пустынной улице в татарском районе города, где люди жили замкнуто, нелюдимо. Появление каждого нового человека тут было событием, поэтому приходилось соблюдать предельную осторожность. Дом Трифон снял на год, обусловив, что жить он будет с матерью и братом. Соседи постоянно могли наблюдать, как почтительно обращается Семен со своей матушкой, как трогательно сопровождает он эту престарелую даму в чадре всякий раз, когда она отправляется в татарскую лавку за покупками. Это подчеркнутое уважение, которое новый жилец оказывал своей родительнице, необыкновенно расположило всех окрестных жителей к Семену, завоевав ему репутацию смирного, доброго, богобоязненного человека. Между тем в роли «матушки» Семена поочередно выступали то Вано Стуруа, то я. Обычай мусульманских женщин носить чадру оказался для нас как нельзя более кстати.
Впрочем, я старался как можно реже покидать стены дома, в котором поселился.
За время моего отсутствия Трифон обзавелся новым печатным станком, более совершенным, чем наш прежний. О таком станке всегда мечтал мой бедный Ладо. Однако машина только прибыла и лежала пока еще в разобранном виде. Мне предстояло ее смонтировать. Дело это было довольно трудоемкое, хотя и приятное. Ушло у меня на это почти две недели. А потом в Баку вернулся выпущенный из Метехской тюрьмы Вано Болквадзе, и новая наша «Нина» заработала как хорошо отлаженный часовой механизм.
О том, где находится типография, знали только те, кто был непосредственно связан с ее работой. Это давнее правило конспирации, принятое нами еще в прежние времена и целиком себя оправдавшее, мы соблюдали неукоснительно. Ночевали мы все в доме. Но рано поутру его покидали. Покидали так незаметно, что ни одна живая душа вокруг об этом даже не догадывалась. В одной из трех комнат находился стенной шкаф с двустворчатой стеклянной дверью. Дно этого «шкафа» служило входом в подпольную типографию. Слово «подпольная» в данном случае с одинаковым основанием могло употребляться не только в переносном, но и в прямом своем значении: типография и впрямь располагалась в подземелье.
Помещение, в котором она находилась, было отделено от дома особым подземным ходом, который закрывался массивной, опускающейся в подполье дверью-западней. Дверь эту нельзя было открыть, не зная ее секрета. А само печатное помещение, освещаемое спиртокалильной лампой, было закрыто со всех сторон. Размещалось оно внутри обширной постройки, находившейся на территории соседнего владения. То были экипажные сараи, конюшни и амбары для овса, ячменя и прочего фуража. Только произведя очень точный наружный обмер всех этих сооружений и измерив все внутренние их помещения, можно было бы рассчитать, что в середине остается какое-то пустое место, к которому нет доступа из других частей здания. В этом-то «пустом месте» и помещалось печатное отделение нашей типографии, потайным ходом связанное с домом, где жил «Семен» со своей «матушкой» и «братом».
Придумал все это Семен, а санкционировал и поддержал этот остроумный план Леонид Борисович Красин. Он сразу оценил грандиозное его преимущество, состоявшее в том, что, если бы даже произошел провал и все, кто находился в доме, были арестованы, типография, скрытая в подполье, все равно осталась бы целой и невредимой. Выждав время, можно было бы опять арендовать жилой дом (уже какой-нибудь соседний), и типография, как ни в чем не бывало, заработала бы вновь.