Конюшня, разумеется, была откуплена у владельца. На это потребовалась огромная сумма: две тысячи рублей. Но всемогущий Красин ухитрился достать деньги не только на откуп конюшни, но и на приобретение новой, неизмеримо более мощной скоропечатной типографской машины, которая играючи давала в час около двухсот оттисков.
Новую машину, как я уже говорил, добыл мой оборотистый родственник Трифон Теймуразович Енукидзе. Проделал он это весьма остроумным способом: явился к владельцу местной типографии Ованесьянцу, назвался служащим акционерного общества «Электросила» и сообщил, что ему поручено открыть типографию для нужд общества. Он предложил господину Ованесьянцу за весьма недурные комиссионные выписать из-за границы современный печатный станок. Ованесьянц, разумеется, согласился: дело было несложное, а прибыль оно сулило немалую. Однако, когда станок прибыл, Ованесьянц решил его заказчику не отдавать: уж больно хороша была машина! Последнее слово техники, продукция знаменитого аугсбургского завода… В конце концов, почему его, Ованесьянца, типография должна быть оборудована хуже, чем типография акционерного общества «Электросила»? Делать было нечего: вконец разругавшись с упрямым комиссионером, Семен ушел несолоно хлебавши. Однако не такой он был человек, чтобы отказаться от намерения все-таки заполучить заказанный им станок. Он нанял несколько подвод и вместе с товарищами-подпольщиками подкатил к складу фирмы «Арор», расположенному на тихой, малолюдной улице. Уверенно, не оглядываясь, подошел к дверям, аккуратно взломал замок заранее припасенной «фомкой», деловито махнул друзьям, изображавшим носильщиков: «Давай! Выноси!..»
Подпольщики, не торопясь, вынесли из склада три тяжелых ящика, в которых была упакована машина, и стали грузить их на подводы. Тут, как на грех, подошел городовой. У Вано Стуруа, подымавшего последний ящик, душа ушла в пятки. Но Трифон не растерялся. «Подсоби, голубчик!» — спокойно обратился он к городовому. И ничего не подозревающий страж порядка кинулся помогать грузить машину для тайной революционной типографии.
Новая «Нина» работала на славу. Пуды нелегальной литературы шли от нас по всем городам и весям Российской империи. С продукцией нашей «Нины» можно было встретиться и в Ростове, и в Екатеринославе, и в Нижнем, и в самом Питере.
У нас был установлен строгий суточный режим, который мы — все семеро — соблюдали неукоснительно. Я и еще два товарища спали в типографском помещении, остальные ночевали в доме. Никто не имел права возвращаться домой после восьми часов вечера. Если кто не успевал вернуться к этому часу, он должен был провести ночь в другом месте. Исходя из этого, мы положили за правило, что любой звонок во входную дверь, ежели он раздастся после восьми, будет для нас знаком тревоги.
И вот однажды, утомленный выпавшей в тот день работой, я уснул, как говорится, без задних ног. Даже не уснул, а словно провалился в сон, как в какую-то иную жизнь, не менее реальную, чем окружающая меня повседневность. Был ослепительно яркий летний день. Я шел по Балаханской улице, залитой солнцем. А рядом со мною шел Ладо. Я и во сне помнил, что Ладо мертв. Не веря себе, я спросил с замирающим сердцем:
— Ладо! Ты ли это? Ведь тебя убили!
— Я убежал от них, — отвечал Ладо. — Прошел огонь, воду, железные и каменные стены. И, как видишь, остался цел и невредим.
Он шел рядом со мной, такой же, как всегда, сосредоточенный на чем-то своем, хмурящийся. Только в глазах его притаилась несвойственная ему раньше печаль. Впрочем, приглядевшись, я заметил, что ноги его не касаются земли, а ступают словно бы по воздуху.
Внезапно до меня донесся чей-то зычный голос — оп шел откуда-то сверху и гремел, усиленный громком эхом, как голос священника в храме:
— Несправедливость существовала всегда и будет существовать во веки веков! Аминь!
Я обернулся к Ладо, чтобы спросить его, что он думает по этому поводу. Но Ладо уже исчез. А голос, доносившийся сверху, вдруг превратился в звон. Невидимые колокольчики звонили все резче, все нестерпимее, пока до меня наконец не дошло, что звон этот доносится не с неба, что звонят где-то здесь, совсем рядом.
Я проснулся.
Звонили в нашу входную дверь.
Мгновенно стряхнув с себя сон, я разбудил Вано Болквадзе. Мы открыли потайную дверь, ведущую из подземелья в дом: там все уже были на ногах. Товарищи, ночевавшие в доме, быстро передали нам свои постели, а затем и сами спустились в подземелье, наглухо закрыв за собой дверь-западню.