— И всё-таки, вы совершили такой гениальный прорыв…
— Любой здесь наделает «гениальных прорывов», имея под рукой все знания человечества, структурированные в «энциклопедии профессора Урана»! А у меня есть ещё и Солнце в качестве лаборатории, а заодно и энергоисточника, за пользование которым мне ни перед кем не надо отчитываться! Гениальными прорывами тут были сами подходы, позволившие так поставить и так реализовать задачу. Кибернетика, биофизика, социология личности. Пожалуй, даже философия сыграла свою роль. Профессор Фейнман однажды сказал, что наши с ним исследования ставят с головы на ноги философию русского космизма, как в своё время Маркс поставил на ноги перевёрнутую дотоле гегелевскую диалектику. Сознание превыше бытия, дух превыше стихии, разум преобразует Вселенную, человек становится звёздным богом — но ведь делается всё это только на основе знания материальных законов, инструментальных методов работы с физическим миром. Без этого маленького фактика все мечтания о великой судьбе оказываются бесплодным умствованием. Но верно и обратное — только мечта ведёт к великой цели! Иначе можно начать не пользоваться законами реальности, а поклоняться им, можно назначить их на роль непреодолимого рока, судьбы, навсегда зажимающей разум в тисках необходимости!
— Люблю тебя, когда ты вдохновенный, — с восторгом сжимая брата в кольце объятий, ответила на это Кинтия, — то есть, всё время! Кто из мужчин, кого я знаю, мог бы сравниться с тобой?!
— Наш отец, профессор Фейнман, Юсуф Куруш, да, пожалуй, и Рикки Морьер, — смеясь, перечислил Кейт.
— О, нет, каждый из них вне сравнения, как и ты сам. Никто из вас не сможет сравниться с другими, каждый велик. Но ты ещё и светел, ты — само Солнце Непобедимое! Это надо же, два года на Земле — и уже такие победы!
— Это ещё не победы, — с грустью сказал на это Кейт Астер. — Победами это станет, когда земное общество признает их и сможет воспользоваться их плодами. Я надеюсь ускорить этот процесс, но управлять социальными движениями — не в моей власти. Я с девушкой-то договориться не могу, не то что с целым обществом. На Каллиме я уже попробовал, так эти гуманоиды только сидели и глазками хлопали, пока я пытался им хоть что-то объяснить! Вот сочетание моей полной глупости с неслыханной инертностью масс!
— Ну, мы что-нибудь придумаем все вместе, — успокоила его Кинтия. — А когда ты сможешь оживить Юсуфа?
— Когда там, на Луне, уберутся эти субъекты с непонятной пушкой на колёсиках. Не думаю, чтобы она могла повредить нам, хотя всякое возможно — ведь наша природа, хоть она и неповторима, для землян уже давно не секрет. Мне показалось, что в меня намеревались стрелять из какого-то тяжёлого оружия, припасённого как раз на этот случай. Если это так, то Рикки Морьер и его банда Звёздных соскочили со всех шпулек разом и как следует пошли вразнос. Интересно, кстати, как на такие выходки отреагирует Совет Земли? В последнее время там чуть ли не ежедневно опускают Астрофлот ниже плинтуса, но вот на серьёзные происшествия не реагируют или не обращают внимания. Иначе, к примеру, Фейнмана они бы уже давно выколупали с Урана, просто чтобы не отбивался от рук… Но как бы то ни было, сама готовность этих дымящихся стражников применить ко мне силу — для Земли это очень и очень необычно. Либо же это личная инициатива Рикки Морьера, и она мне совсем не нравится. Тут пахнет фашизмом, — Кейт задумался.
— А девушки у тебя так и не появилось? — спросила Кинтия, чтобы отвлечь брата от мрачных мыслей. Однако в первое же мгновение она поняла, что вопрос её попал в крайне болезненную точку.
— Нет, не появилось, — медленно ответил Кейт. — Была одна, и я влюбился в неё по всем правилам мужского искусства, то есть без памяти и до одури. Но она отказалась иметь со мной дело, как только узнала, что я сын инопланетянки, и что в свои тридцать тогдашних лет я не имею ни потребительской карточки, ни статуса в обществе. Мне тоже это очень не понравилось. Потом была ещё одна, но она сказала, что женщина не должна сходиться с мужчиной, который сильнее её — это, мол, делает его неуправляемым, а её, как следствие, несчастной. А сейчас, пожалуй, у меня никого нет. Кроме тебя, конечно.
— Ты так сказал, что понятно: кто-то ещё всё-таки есть.
— Анитра Нилумба, новоиспечённый доктор биологии. Нас познакомил Морьер чуть больше года назад. Она относится ко мне, как к большому ребёнку: то нельзя, это нельзя, то и это делай. Но она обещала, что сможет создать стимулы, способные освободить тебя и отца из плена планетарной биосферы. Хотя, как мне кажется, она не очень торопилась в этом вопросе, мы с Фейнманом успели раньше. Зато через неё я получил доступ к научному архиву Земли — а это закрытая структура, недоступная для рядовых членов общества, включая студентов и учёных без степени! — и выкачал его, кусок за куском, к профессору Фейнману на Уран.
— Но ты любишь её?
— Нет, — помедлив, ответил Кейт, — я её хочу. Думаю, ты понимаешь, что это не одно и то же. А она сделала очень много, чтобы вызвать и поддерживать во мне это желание. Не знаю, зачем ей это нужно. Может быть, она хочет манипулировать мной через это чувство, а может быть, она говорит правду, когда объясняет, что просто не может решиться связать свою жизнь с каким-нибудь мужчиной, тем более с таким экзотическим существом, как я. Могу понять и то, и другое, но у меня не было времени влезать в дебри её психологии. Тем более, психолог-то она, а не я! Ну ничего, сейчас все опыты и операции, державшие меня в зависимости, будут поставлены один за другим на практике, и тогда мы с ней поговорим ещё раз, по-серьёзному… А пока нам нужно попасть на Уран, к профессору.
— Согласна, — сказала Кинтия. — Ну… раз, два, три!
И они во мгновение ока очутились на станции, где над расчётным компьютером дремал со стаканом микстуры в руке старый мудрый отшельник от биофизики.
— Рад вас приветствовать, молодые люди, — сонно сказал он, когда Кейт и Кинтия, приняв свой обычный человеческий вид, вошли в его рабочий кабинет. — Вы, конечно же, вовремя, мой мальчик. И я рад видеть вас вновь, очаровательная Кинтия Астер.
— Профессор, что с вами? — спросила Кинтия в тревоге. Бледная кожа и синюшный оттенок губ Фейнмана были ей внове.
— Гипоксия, всего лишь хроническая гипоксия. Мне, видите ли, стало трудно дышать воздухом Земли, он какой-то спёртый и нехорошо пахнет. Я люблю, когда воздух вокруг пахнет оливками. Или уж сразу… туда, — профессор показал пальцем сквозь осевой канал станции вниз, в атмосферу Урана.
— Я принёс вам результаты своей работы, — сообщил Кейт, и в руке его вновь появилась сверкающая искра. — Ещё одна реализация вашей идеи, но на другой элементной базе. Это тот же ваш сверхпроводящий вихрь, но упакованный в пространстве и во времени. Канал связывает его со звездой, другой канал нуждается в высокоорганизованном источнике данных для контроля — желательно, в человеческом сознании. Ваш опыт ещё не окончен, профессор Фейнман? Вы по-прежнему чувствуете себя старой перечницей, непременно желающей перепаковаться в новую хромированную солонку? Или всё-таки пора вам помочь мне в моих собственных экспериментах?!
— С радостью вам помогу, мальчик мой, — ответил Фейнман, приподнимая с усилием своё тело на непослушных, отвыкших от напряжения земной гравитации ногах, — но буквально через несколько дней, когда всё-таки закончу все опыты. Это мой Уран, понимаете, я люблю эту планету. А теперь он — наше хранилище знаний, даже сознаний. Он нуждается в постоянном присмотре, и я его просто так не оставлю. Здесь — моя жизнь, здесь все мои исследования… Потом — обязательно! — ваша дивная искорка, которая, надеюсь, вновь вернёт мне веру в людей и в человечество как целое. А пока что я верю только в вас, молодые люди… Вам удалось оживить Юсуфа Куруша?