-- Глядите! Глядите внимательней! Туда, на край моря! -- Антейро Винатэс вытянул свой костлявый сморщенный палец в сторону Мегабездны. Голубоватый оттенок придавал его старческому лицу вид настоящего покойника.
Пока "Любимец ветров" находился на очередном гребне, это можно было увидеть. Море Древних Атлантов заканчивалось... Но заканчивалось не сушей, как полагается всем морям, даже не прямой линией некого ограждения, и уж тем более не какой-то там мифической Америкой. Оно заканчивалось потому, что там заканчивалось пространство как таковое... Синяя гладь воды, освещенная Мегабездной, была разорвана в клочья и плавала в Протоплазме времени огромным протуберанцем. Ученый громко кричал:
-- Здесь, на краю мироздания, происходит коррозия пространства, и оно имеет вид жалких лохмотьев. Оно болтается в жидком времени, как порванные тряпки болтаются в потоке воды! Сверхтекучее время мало-помалу уничтожает нашу вселенную.
Кипящая голубизной стена все более надвигалась. Один ее вид приводил в ужас. Она разрасталась как вверх, съедая черное небо, так и вширь, демонстрируя, насколько жалок и ничтожен в ее объятиях человеческий мир. Мысль о том, что всей этой Мегабездной правит Непознаваемый, приводила в трепет перед одним упоминанием Его имени. Матросы стояли на палубе словно оловянные солдатики -- не шевелясь и не переговариваясь между собой. Единственный, кто не потерял дар речи, это ученый. Он, бредя научной терминологией, снова принялся что-то записывать в свою тетрадь. Дьессар нехотя признался себе, что никогда еще не был так сломлен духом. Даже тогда, когда инквизитор Жоэрс придумывал для него в подземельях Анвендуса самые изощренные пытки. Безграничная масса жидкого времени, эта смертоносная лавина голубого огня, подавляла любую психику. Дьессар долго смотрел на ползающие по ней синие круги, и у него у самого закружилась голова. Еще действовал на нервы голос старой морской крысы. "Где?! Где твоя Америка?!".
Дальше начали происходить вещи еще более странные. Судно вдруг принялось менять свои очертания. Его борта стали выглядеть будто нарисованными размытыми красками. То же происходило и с людьми. Контуры их фигур теряли резкость, по лицам неряшливо расплывались глаза, рот, уши. Все вещи вокруг походили на размытое легким туманом сновидение.
-- Мы входим в область пористого пространства! -- торжественно провозгласил Антейро Винатэс. Даже его голос, казалось, состоял из одного эха. -- Это, кстати, небезопасно. Может произойти разрыв жизненных тканей.
Тут и капитан Бьюти обрел дар голоса. Он схватил Дьессара за шиворот, волоком подтащил к носу корабля и хорошенько встряхнул.
-- Смотри, еретик, и запоминай! Тебе только потому и сохранили жизнь, чтобы ты все это увидел!
Лохмотья порванного пространства продолжали плавать в пеклище Мегабездны. Они походили на огромный синий флаг, разорванный по краю и развивающийся на ветру.
-- Смотри внимательно, еретик! Это конец нашего мира! Нет! Нет там никакой Америки! Запомни это раз и навсегда! Это миф, выдуманный древними и записанный в ваших ничтожных книжонках! Ты понял меня?! -- Бьюти резко развернул Дьессара лицом к себе. -- Отвечай, понял или нет?!
Дьессар увидел перед собой неясный овал лица, глаза, плавающие под размытыми бровями и размазанный чуть ли не по всей бороде шевелящийся рот. Это было чудовищно. Голос, исходивший от капитана, казался далеким, словно доносился с глубин моря. "Ты понял меня?! Это конец мира! Нет никакой Америки...". Солнцепоклонник почувствовал, что даже жесткая деревянная палуба под его спиной размякла. Неясные пятна фигур, похожих на матросов стояли где-то бесконечно далеко от его взора...
-- Отвечай, понял или нет?! -- капитан принялся трясти его за шиворот.
Дьессар впервые в жизни на каверзный вопрос мракобесов ответил "да".
-- Да, понял, -- и едва расслышал собственный голос.
Бьюти продолжал его допытывать.
-- Видишь те точки на черном небе, -- голова Дьессара была повернута в нужную сторону. -- Это никакие не звезды, это...
-- Небесные костры, -- нехотя признал сам Дьессар.
-- Все! Абсолютно все в вашем учении ложь! Нет и никогда не было ни солнца, ни круглой земли, ни Америки, ни двенадцати богов времени! Пойми это! Думаешь мы, те, кого вы называете мракобесами, изверги, уничтожающие вас потому что нам это доставляет удовольствие? Вы несете людям ересь! Самую настоящую ЕРЕСЬ! Ваш фанатизм не поддается психологическому лечению. Мы просто вынуждены вас уничтожать!..
Подбежал Антейро Винатэс. Аморфное пятно его маленькой фигуры наклонилось к самому уху капитана Бьюти.
-- Пора разворачивать корабль! Дальше плыть опасно!
Мегабездна кипела и пенилась океаном жидкого времени. Всякий материальный объект был для нее вздором. Сама черная вселенная переваривалась в Протоплазме, словно сосательная конфетка в желудочном соке. Бьюти отдал рулевому приказ о смене курса. И "Любимец ветров" стал медленно разворачиваться. Его бушприт был снова направлен в сторону тьмы. Матросам было приказано грести с удвоенной силой. Корабль бежал от Протоплазмы, подгоняемый ужасом. Море Древних Атлантов сонно вздымалось своими волнами, словно само пыталось бежать от палящей Мегабездны. Его поверхность светилась сине-голубыми красками и лишь вдали темнела, сливаясь воедино с чернотой мироздания. Через какое-то время контрастность очертаний вновь приобрела обычную резкость, будто после длительной настройки был наконец пойман оптический фокус окружающих вещей. Бьюти облегченно вздохнул. Его вечно злые глаза даже слегка подобрели. Матросы стали наперебой кричать: "за это надо выпить!". Бутылку рома всучили даже Дьессару, и тот от нее не отрекся.
-- Далеко не каждому жителю черной вселенной дано побывать в Рассеянии Мира! Далеко не каждому! -- Антейро Винатэс совершил несколько жадных глотков. -- И лишь избранным единицам дано вообще понять это странное явление! -- тут ученый поимел ввиду свою скромную персону.
Капитан Бьюти оглянулся на Мегабездну, смерил ее восторженным взглядом, потом подошел к Дьессару и произнес:
-- Послушай, еретик, если ты честный человек, ты просто обязан рассказать всем своим собратьям по вере о том, что видел. Но прежде ты должен сам отречься от своей пагубной ереси. Это было просто чудо, что король Эдвур не сжег тебя на костре вместе с остальными, хотя ты более всех этого заслуживал. Подозреваю, что сам Непознаваемый избрал тебя, чтобы открыть глаза на истину! Если ты не используешь этот шанс, то окажешься самым последним ослом, каких я только видел за свою жизнь.
Дьессар осушил до дна свою бутылку рома, выкинул ее за борт, посмотрел капитану в глубину его бесстрашных глаз и нехотя ответил:
-- Я подумаю... Впрочем, нет. Я уже подумал. Я понял, что сильно заблуждался...
Деревня солнцепоклонников была затеряна в такой глуши, что ее жителям она порой казалось единственной на всю поднебесную. Рассказы о цивилизации и о больших городах, где проживают тысячи людей, для некоторых были легендами, а маленькие дети их воспринимали как сказки. Жители деревни питались исключительно собственным трудом: засевали хлебные поля, выращивали овощи, занимались виноделием. Вино для человечества всегда заменяло эликсир жизни: оно омолаживало дух и придавало бодрость телу, оно спасало от отчаяния, ибо привносило в скучное безликое бытие новые оттенки красок. Для адептов лученосной веры вино было чуть ли частью религии. Ждать целыми эпохами, целыми поколениями когда же наконец на черном небе появится обещанное в их писаниях солнце не хватило бы терпения даже у самых закоренелых фанатиков. Сказать откровенней, среди солнцепоклонников больше половины сомневались, что это вообще когда-то произойдет. Они просто выросли и воспитались в той среде, куда были посланы Провидением еще до своего рождения. Всю свою жизнь вокруг себя они видели одно лишь тьму. Они видели ее, когда вставали с кровати и когда ложились спать, когда работали и когда отдыхали, когда читали Книгу Древностей и пели псалмы. В псалмах, положенных на красивые мелодии, так красочно распевалось о том, что светило скоро явится этому миру, сжигая царства мракобесов и изгоняя мрак из поднебесья. Но беспощадная реальность внушала совершенно другие чувства. Даже пение этих псалмов проходило под покровом вселенской тьмы. Лишь вздорный свет факелов пытался как-то соперничать с ее могуществом. Именно поэтому приверженцы лученосной веры нередко заливали свое отчаяние вином. Хмель, пришедшая в голову, воодушевляла их надежды, делала реальный мир каким-то иллюзорным, а человеческие иллюзии, напротив, почти реальными. Увы, многие из солнцепоклонников не выносили душевной борьбы и становились ренегатами. Они уходили к пасынкам темноты и принимали их религию, отрекаясь от своей, разменивали веру на трезвомыслие и разукрашенные яркими красками надежды на сотканную из мрачных тонов действительность. Нередко бывшие солнцепоклонники принимали даже священнический сан и служили Непознаваемому с большим усердием, чем они служили своей прежней вере. А те, кто до конца своих дней продолжал глядеть в черное небо и надеяться на чудо, в среде сектантов приравнивались к подвижникам. Люди, не испытавшие душевного излома и предательства, и в глазах пасынков темноты иногда вызывали больше уважения, чем те, кто смалодушествовал. Даже если солнце уже ни в какие времена не воссияет над миром, даже если все это миф, и его вообще никогда не было, сам подвиг веры заслуживает внимания и как минимум скромного почтения.