До тепла две недели осталось.
Доживём и отправимся в путь.
И у моря, в аллеях тенистых,
Ощущать будем ласковый бриз.
И скользя в закоулках скалистых,
Мы отыщем дороженьку вниз.
Забредём тихо в волны прибоя,
Будем слушать, как галька шуршит.
Окунёмся, и море покоя
Смоет груз, что на сердце лежит.
И земли под собою не чуя,
Я в блаженстве закрою глаза
И представлю себе, что лечу я,
И от радости льётся слеза.
Для тревоги нет веской причины.
Впереди и простор, и покой,
Загорелые щёки и спины,
Опьяняющий ветер морской.
Истома
Дощатая лодка на глади пруда
Носом уткнулась в густые осоки.
Недвижимый воздух, недвижна вода,
Лишь в недрах струятся незримые соки.
Неслышно текут они в кроны дерев,
Но листья поникли, не выдержав зноя.
И комары где-то спят, присмирев,
Всеобщего не нарушая покоя.
И неба высокого выцвела синь,
Белесое облако медленно тает.
И ты здесь замри, взгляд случайно не кинь.
Пусть всё в этом мире сейчас отдыхает.
В приятной истоме веки сомкни.
Откроется мир, недоступный для тела.
Душа воспарит, но расстаться они
Не смогут, куда бы она не летела.
Я – новый Робинзон
Мне нравится скольжение в воде,
Упругость струй, подхваченных рукою.
В морской стихии – я в своей среде.
Единство это не разлить водою.
Закрыв глаза, люблю я долго плыть,
Чтобы потом виденью удивиться.
Знакомых мест здесь нет. Не может быть,
Чтоб смог я к горизонту удалиться.
В такой дали был виден островок.
И вот он рядом, пеной окружённый.
Приблизился. Через прибой рывок.
И на песке мой след запечатлённый.
Я – Робинзон. Я – новый Робинзон!
На острове мне надо оглядеться
И убедиться – это всё не сон:
Кругом вода, и никуда не деться.
Мне ждать прилива два иль три часа,
И лишь тогда смогу на мол вернуться.
Ну, а пока, песчаная коса
Поможет к этой тайне прикоснуться.
Я – открыватель впадин и кустов,
Заливчиков, откосов и высоток.
Я снова фантазировать готов,
Хоть островок чуть больше шести соток.
Видать, не зря сюда я занесён,
Чтобы, как в воду, в детство окунуться.
Из пены выхожу, как заново рождён.
И мне туда, наверно, не вернуться.
Спешим
Всегда торопимся, спешим.
Боимся опоздать куда-то,
Нарушить слаженный режим.
Всё по тревоге, как солдаты.
Не поднимая взгляда, мчим
В детсадик, в школу, на работу.
И так до пенсии бежим,
Неся в себе, как груз, заботу.
Случается, вдруг мысль пронзит:
«Я в отпуске. Спешить не надо».
Но спешки нерв ещё дрожит,
И нет расслабленности взгляда.
И остаётся лишь в мечтах
Наш темп, дарованный природой.
Тот миг, когда исчезнет страх,
И называется «Свободой».
Тревога
Вновь один. Утром вышел во двор.
Дождь прошёл, на подобье грибного.
Синь промыта, щебечущих хор.
Отчего же на сердце тревога?
В сапогах, с рюкзаком на плече
Я шагаю. Знакома дорога,
Пролегает в густом кедраче.
А на сердце немая тревога.
Всё в порядке в семье, письма шлют.
Да и здесь ничего нет плохого.
Только мысли приют не найдут,
Да и сердце сжимает тревога.
Навалить бы работу рукам.
За делами растает тревога.
Общих мыслей не надо мозгам.
И насущных проблем слишком много.
Опыт есть. Надо просто устать,
Чтоб свинцом налились руки, ноги.
Пусть во сне снизойдёт благодать,
Отстранит все земные тревоги.
Стыд
Жизнь каждого из нас полна воспоминаний.
И я порой им безотчётно предаюсь.
Вот, будто бы во сне, идёт поток сознанья,
Всплывает день один, которого стыжусь.
Лишь только потому, что я тогда подумал,
Что этот человек и есть тот самый вор.
Судил ведь я о нём по бедному костюму.
Бросает в жар меня, так стыдно до сих пор.
А он же мне помог: ревущего утешил,
Похлопал по плечу и сунул пять рублей.
Ссутулясь уходил, а я на миг опешил,
С пятёркою в руке стоял всё у дверей.
В голодный год, в толпе, меня обворовали.
Когда заметил это – целый мир померк.
Стоял я, а вокруг сновали и толкали.
Беду увидел он – тот самый человек.
Я от стыда тогда готов был провалиться.
Пусть только в мыслях промелькнуло – это вор.
Печальный взгляд его порой ночами снится,
И плохо мне, и в жар бросает до сих пор.