— Какая канцелярия? — возмущённо спросила она.
— Обыкновенная — бумажки, чернильницы… Правда, чертёжницы нам не нужны, но будете писать объявления, нарисуете стенгазету…
— Нарисуете стенгазету! — Мама ахнула. — Да лучше поехать на Камчатку, чем кормить мух в вашей канцелярии!
— Позвольте, позвольте, — засуетился её собеседник, — при чём тут мухи? Не горячитесь. Поедемте на стройку. Поселитесь в моём кабинете. Отдохнёте. Подумаете.
— Не нужен мне ваш кабинет. Отдыхайте в нём сами. У меня ребёнок.
— Какой ребёнок?
Человек с портфелем от неожиданности уронил пенсне, поймал его на лету и, близоруко щурясь, уставился на Вовку.
— M-м… Действительно, ребёнок.
— Меня зовут Владимир, — сообщил ему Вовка.
— Чёрт знает что!
— Мне в этом году в школу.
— Подумать только — ребёнок! Не пишут. Не сообщают. Приезжают с детьми. Откуда я ему возьму школу? Куда вас теперь сунуть? Не имею понятия.
Тут мама окончательно вспылила.
— Никуда нас совать не нужно. Обойдёмся без вас. И сегодня же на Камчатку. Я чертёжница, и буду работать чертёжницей в том бюро, которое меня вызывало.
Мама топнула ногой и… всхлипнула.
Стройка
Ехать на стройку всё-таки пришлось.
Надо было отправить телеграмму на Камчатку, достать билеты, наконец просто отдохнуть.
В автобусе, куда они сели, без конца слышались одни и те же слова:
— Строительство… ГЭС-2. Строительство… ГЭС-2.
— Мама, что такое ГЭС-2? — спросил Вовка.
— Гидро-электро-станция номер два. Гидро — значит, на реке. Номер два — значит, первую уже построили. Автобус, прошуршав по асфальту, перебрался на мощённую камнем дорогу, проехал по ней часа два и, обогнув поросшую ёлками гору, начал спускаться к реке.
Река лежала внизу в долине. Прямая, блестящая как полоса стали. По обоим берегам её громоздились насыпи. Они, как руки, с двух сторон сжимали реку.
— Ух, ты!
Автобус накренился, и у Вовки захватило дух.
— Что это такое? — спросил он, показывая пальцем вниз, где на дне огромного котлована росли из земли бетонные откосы громадной стены, грохотали краны и сновали сотни самосвалов.
— Плотина! — буркнул Вовкин сосед.
— Настоящая работа! — сказала мама.
Мух нет
Устроились в кабинете не плохо. «А где же мухи?» — подумал Вовка. Мух не было. В кабинете было чисто, пахло сосной и клеем.
— Вовочка, ты не устал? — спросила мама. — Посиди, я схожу на станцию — дам на Камчатку телеграмму и узнаю насчёт билетов.
— И я!
Отправились вместе.
Железнодорожная станция оказалась большим домом, к которому то и дело подъезжали автобусы. В маленьком скверике на чемоданах дремали пассажиры.
Это было не особенно интересно. Зато другой стороной дом выходил в необычный мир пахнущих нефтью стальных путей, красно-зелёных светофоров и тяжёлых паровозов, при движении которых дрожала земля.
Мама еле утащила Вовку с перрона в здание, на почту.
На почте было много народу. Мама, поставив Вовку в очередь, ушла писать телеграмму; вернулась, подошла к окошку и снова побежала куда-то.
Вовке стало скучно. У него заболели ноги, и, так как мама всё не возвращалась, он отправился разыскивать её.
Из почты длинный коридор вёл в зал ожидания.
Вовка сделал несколько шагов по коридору и очутился перед вывеской «Парикмахерская».
За стеклянной дверью слышалось весёлое позвякивание ножниц. Дверь была приоткрыта. Вовка просунул в неё голову, сделал шаг и очутился в волшебном царстве зеркал и белых халатов.
Девочка, одних лет с Вовкой, прошла через весь зал и уверенно залезла в свободное кресло. Парикмахерша набросила на плечи девочки простыню и начала подрезать ей закрученные червячками волосы.
«Черр-вяк!.. Черр-вяк!» — отхватывали ножницы прядь за прядью. Окончив, парикмахерша взяла пузырёк с зеленоватой жидкостью и направила на девочку пульверизатор.
У Вовки сладко защемило сердце.
К кассе девочка прошла мимо Вовки. В её пальцах была зажата монета.
— Сорок копеек! — сказала кассирша.
Вовка даже задохнулся от волнения. Всего сорок копеек!
Он сунул руку в карман штанов и неожиданно нащупал там маленький металлический кружок.