– Я понимаю, наверное, ты считаешь, что это временное влечение в условиях изоляции и всё такое. Поэтому боишься хоть как-то намекнуть мне на взаимность. Но твои глаза лгать не могут! Запомни: после возвращения на Землю для меня нечего не изменится, и мы обязательно вернёмся к этому разговору. Я уверен, что к тому времени у тебя сомнений не останется. Если хочешь держать дистанцию, пусть так и будет.
– Спасибо, что меня понимаешь.
– Хотя, – вздохнул он, – я собирался поговорить с твоим отцом.
– О чём?
– О нас.
– Нет, не советую, – повела она головой. – Ты ведь не хочешь получить ответ свинцом?
– В смысле, на борту есть оружие?
Она кивнула:
– После инцидентов, произошедших с прошлой миссией, когда нервы некоторых членов экипажа не выдерживали, и дело дошло до мятежа с дракой и ранениями, ему как командиру следующей экспедиции выдали пистолет. Так, на всякий случай! Это скорее не оружие, а аргумент устрашения. Он хранит его в сейфе и никогда не достаёт. Я сама случайно узнала. А ты что, помешан на оружии?
– Нет, не особо. Дома есть охотничье ружьё деда, но охота – это не моё. Зато я владею экстремальным опытом метания камней в волков.
– Серьёзно? И где ты их встречал?
– В горах Калифорнии, в юности ходил с дядей и кузеном на охоту. Но однажды на нас решила поохотиться стая волков, и они загнали меня и Эмина в тупик ущелья. Мы были вдвоём и без оружия, отбивались от них ветками и камнями.
Вздохнув, Турал взглянул на пустынную равнину за прозрачной панелью, и сказал:
– Посмотри, до чего красиво: небо как над Мексиканским заливом.
На фоне оранжевого зарева, между полосой жёлто-розовых облаков и горизонтом долины, куда закатился солнечный диск, небо сияло сине-голубым оттенком.
– Чудесно, – прошептала Майя и добавила: – Отец рассказывал, что в Антарктике закат длится несколько суток, а солнце выглядит зелёным.
– Он там зимовал?
– Да, почти год провёл на станции «Восток», – вздохнула она. – Изучал микроорганизмы в подледниковом озере. Однажды во льдах они нашла метеорит. Он оказался с Марса, что является большой редкостью. С тех пор он стал одержим этой планетой. И теперь мы здесь.
– Ну, здесь почти Антарктида, – заметил Турал, – только ледников не хватает. Возможно, когда-нибудь людям удастся изменить этот мир. Небо станет сине-голубым. А безжизненные песчаные холмы превратятся в зелёные луга, на которых привольно будут пастись стада овец. В жаркий сол они будут спускаться по склону к реке на водопой, которая будет носить твоё имя!
– Даже так? – рассмеялась Майя. – Твои мечты о терраформировании грандиозны! В тебе заиграла кровь твоих предков-пастухов?
– Я не стыжусь своих корней. Ты ведь хранишь память о матери, – он указал на её шею, где она под комбинезоном прятала амулет с изображением богини Лакшми, сидящей на цветке лотоса. – И это тебе не мешает давать имена греческих богов подопытным мышам.
Майя, невольно прикрыв ладонью шею, повела головой:
– Я не хотела тебя обидеть. Этот амулет носила моя мама. После моего рождения она умерла, и этот амулет – единственный ценный предмет для меня. В нашем роду он передавался от матерей к дочерям. Отец постоянно был в разъездах, и меня воспитала мамина сестра. Тётя Лала – филолог по образованию, и свою увлечённость античной культурой она привила мне. Её чрезмерная опека вплоть до колледжа держала меня на коротком поводке. Даже сейчас, будучи на Земле, она пытается меня контролировать.
Майя опустила глаза:
– Я не знаю, почему это тебе рассказываю. Говорить должен ты, а я слушать. Психолог из меня точно неважный. Теперь рассказывай ты.
– А что рассказывать? Всё написано в моём личном деле, ты его читала.
– В твоём психологическом портрете есть неясные пункты.
– Какие пункты?
– Высокая устойчивость к стрессовым ситуациям и эмоциональная оторванность от коллектива.
– Ну да, в переводе на человеческий язык – это пофигизм! – усмехнулся он. – И действительно, я был таким. Только общение с тобой сделало меня относительно нормальным.
– Нет, это скорее прагматизм, но твоё импульсивное поведение совершенно непредсказуемо. Пойми меня правильно, я не считаю, что ты себе на уме. Ты всегда знаешь, как правильно поступить. Но со стороны, кажется, что ты слишком уверен в своих действиях, иногда даже беспечен. И в то же время твоя отчуждённость от коллектива тревожит всю команду. Ты без причин замыкаешься в себе, и для тебя главное – чтобы тебя никто не донимал. Но это всего лишь защитная маска, точнее сказать, поведенческий паттерн[1]. Учитывая, сколько на тебе обязанностей, я понимаю, как тебе трудно контролировать эмоции.
– Нисколько обязанностей, – отрезал Турал. – Здесь и так всё хорошо работает. Не надо меня жалеть, я только тем и занят, что покручиваю гайки для следующей экспедиции. К тому же с десяток психологов больше года копались в моих серых извилинах, но ты первая, кто сделала вывод, что я прячусь под маской. Я не настолько умён, и мой IQ ниже среднего.
– Это не имеет значения, – повела головой Майя. – Во-первых: серые клетки мозга – это в основном отмершие клетки. Учитывая, что ты проектировал реактор «Тандерболта» и сумел запустить заглохший на станции, то миелина у тебя под скорлупой хватает, и роль свою в нашей миссии ты сильно преуменьшаешь. А показатель «коэффициент интеллекта» ничего не значит: очень многим людям бывает сложно сосредоточиться на тестах. Важно, что ты хорошо понимаешь базовые принципы своей работы, находишь нестандартные подходы. Хоть играешь в шахматы ты ужасно, потому что всегда торопишься, ты умеешь правильно спрогнозировать конечный результат. У тебя проблема с интроспекцией – внутренней реакцией на события внешнего мира. Ты мне можешь искренне ответить: твоё поведение связано с тем событием, произошедшим в детстве?
– Ну вот, началось, – бросил он. – Доктор Фрейд хочет выкопать комплексы, зарытые в детстве?
С минуту он молчал, затем сказал:
– Хорошо. Разговоров с психологами на эту тему я всегда избегал. Спасибо, что до сих пор не спрашивала. Обычно на вопросы о том дне я отвечал, что не помню. В действительности я помню всё – отчётливо. Ты первая, кому я расскажу, но обещай, что больше к этой теме мы не вернёмся.
– Хорошо, говори, тебе нужно выговориться, и станет легче.
– Мне тогда было шесть лет. Случилось это на следующий день после бури. Накануне ветер свалил столб с электропроводами; он был вкопан вплотную к стене нашего дома. Опорная часть столба, свалившись, пробила стену подвала и повредила газовую трубу, подключённую к отопительному котлу. За ночь газ заполнил подвал, и когда отец спустился туда с керосиновой лампой проверить котёл, произошёл взрыв.
– А где был ты, когда это случилось? – спросила Майя.
– У бабушки, её дом был по соседству. В её доме выбило стёкла, и я порезался осколком. Она оставила меня с дядиной женой и выбежала во двор. Потом я вырвался и выбежал за ней. Вокруг никого не было: соседи появились позже. Были только я и бабушка – и руины дома. Маму мы нашли сразу! Её завалило деревянными досками. Помню, как рыдал и окровавленными пальцами держал её за руку, чувствовал, как она остывает!
Поднявшись, Турал подошёл к панелям купола.
– Меня оттащили от неё у машины реанимации. Помню, как закрылись двери, и больше я её не видел! Я готов отдать всё за один только миг. За шанс её обнять и защитить. Только бы снова почувствовать тепло её ладони!
Майя молчала, не могла выдавить ни слова; в её глазах блестели слёзы.
– Кажется, я увлёкся, – повернувшись к ней, произнёс Турал.
– Нет, продолжай, пожалуйста, – промолвила она.
– Дядя говорил, что взрыва могло бы и не быть, если бы сработал клапан, предохраняющий от утечки газа. Но он не сработал – его заклинило! Он часто повторял одну и ту же фразу: «Такова воля Всевышнего. И нам ничего не остаётся, как это принять». С тех пор во мне что-то замкнуло, и я перестал переживать из-за событий, на которые повлиять не могу. Теперь ты знаешь, почему я такой.