— Слава Господу, — сказала Прекрасная Дева из Астолата, — что этот рыцарь так преуспел на турнирном поле! Ибо он — первый, кого я полюбила в жизни, и, клянусь, будет последним, кого я когда-либо полюблю.
— Вот как, прекрасная девица? — сказал сэр Гавейн. — Значит, этот добрый рыцарь — ваш возлюбленный?
— Именно так, сэр, — она отвечала, — он мой возлюбленный.
— Тогда вам известно его имя?
— Нет, сэр, — отвечала девица, — имя его мне не известно, и откуда он к нам прибыл, я тоже не знаю, знаю только, что я люблю его, и в этом клянусь перед Богом и перед вами.
— А как же вы с ним познакомились? — спросил сэр Гавейн.
ГЛАВА XIV
И она рассказала ему всё, что вы уже слышали, и как её отец послал с ним её брата служить ему, и как он отдал ему щит её другого брата, сэра Тиррея.
— А здесь у меня он оставил свой щит.
— Для чего же он так сделал? — спросил сэр Гавейн.
— Для того, — отвечала девица, — что его собственный щит хорошо знаком всем благородным рыцарям.
— Ах, благородная девица, — сказал сэр Гавейн, — не соблаговолите ли вы дать мне взглянуть один раз на этот щит?
— Сэр, — она отвечала, — он у меня в комнате, покрытый чехлом, и если вы последуете за мною, вы его увидите.
— Нет, нет, — сказал сэр Барнард своей дочери, — лучше пошлите за этим щитом.[14]
Когда же щит был принесён, сэр Гавейн снял с него чехол, и когда он увидел щит, он сразу узнал, что это щит сэра Ланселота и его герб.
— А, милосердный Иисусе! — воскликнул сэр Гавейн. — Теперь на сердце у меня ещё тяжелее, чем было прежде.
— Отчего? — спросила девица Элейна.
— На то есть немалая причина, — отвечал сэр Гавейн. — Значит, рыцарь, которому принадлежит этот щит, и есть ваш возлюбленный?
— Да, воистину так, — она отвечала, — его я люблю. Молю Господа, чтобы и он меня полюбил!
— Пошли Бог вам удачи, — сказал сэр Гавейн, — прекрасная девица, ибо вы правы, ведь если ваш избранник — он, значит, вы любите благороднейшего рыцаря в мире и мужа величайшей славы.
— Я и сама так думала, — сказала девица, — ибо ни один знакомый мне рыцарь прежде не внушал мне любви.
— Дай Господи, — сказал сэр Гавейн, — вам вкусить радость друг с другом, но только это весьма сомнительно. Однако воистину, — сказал сэр Гавейн девице, — можно сказать, что вам выпала удача, ибо, сколько я знаком с этим благородным рыцарем, а тому вот уже двадцать четыре года, никогда прежде ни я сам и никто из рыцарей, ручаюсь, тоже не видел и не слышал, чтобы он на турнирах и в поединках носил знак какой-нибудь дамы или девицы. И потому, прекрасная девица, вам должно быть ему признательной. Но боюсь, — сказал сэр Гавейн, — что вы уже никогда не увидите его в этом мире, и это величайшей жалости достойно.
— Увы, — молвила она, — как это возможно? Разве он убит?
— Этого я не сказал, — отвечал сэр Гавейн, — но знайте, что он, сколько можно заключить, был прежестоко ранен, и, судя по его виду, он, всего вернее, сейчас умер, а не жив. И знайте, что он — сам благородный рыцарь сэр Ланселот, ибо я узнал его по щиту.
— Увы! — воскликнула Прекрасная Дева из Астолата, — возможно ли это? Как он был ранен?
— Воистину, — отвечал сэр Гавейн, — его ранил тот, кто всех более его любит. Ручаюсь, — сказал сэр Гавейн, — что, если бы рыцарь, ранивший его, знал правду, что он ранил сэра Ланселота, это было бы для него величайшим горем, когда-либо им испытанным.
— Мой любезный отец, — сказала тогда Элейна, — прошу у вас изволения на то, чтобы мне отправиться разыскивать его, а иначе, я знаю, я сойду с ума. Ибо я ни за что не успокоюсь, покуда не найду его и моего брата сэра Лавейна.
— Поступайте по своему желанию, — отвечал ей отец, — ибо я от души печалюсь ранам этого достойного рыцаря.
В тот же час собралась девица в путь и простилась с сэром Гавейном, горько плача и печалясь. А сэр Гавейн на следующее утро явился к королю Артуру и поведал ему о том, как он нашёл щит сэра Ланселота на хранении у Прекрасной Девы из Астолата.
— Я всё это знал и раньше, — отвечал ему король Артур, — вот почему я и не позволил вам принять участие в турнире; ибо я видел его, когда он поздним вечером прибыл в Астолат и остановился на ночлег. Но вот что дивит меня весьма, — сказал король Артур, — как это он согласился носить знак дамы на своём шлеме? Прежде я никогда не видел и не слышал, чтобы он носил знак хоть одной женщины на свете.
14
Благоразумный отец не позволит дочери отвести рыцаря к себе в опочивальню, особенно с такой репутацией бабника, как у сэра Гавейна.