— Жених, вставай, испей рассольчику, ибо Чикиринда на тебя в обиде и второй раз не выгонит стадо.
— Зачем мне твой рассольчик, Чикиринда...
— Тогда все отлично. — Он сдернул с меня одеяло и окатил холодной водой. Я кинулся к Ведрину, но он ловко увернулся, и я полетел с сеновала вниз.
Во многих дворах хозяев уже не было, по улице села шли люди с косами, граблями, в узелках несли снедь, бидоны с квасом. Женщины — в белых косынках, кофтах, цветастых сарафанах, мужчины тоже в белых рубахах, и все они направлялись в луга. В конце села меня ждала бабка Чикиринда.
— Вот те струмент, — вручила она мне косу. — А это положи в карман, — протянула точильный брусок, молоток, кусок железяки. — Портки не свалятся? — дернула меня за пояс.
— Зачем все это? Я же не умею косить!..
— Обучим. Вихтор Мокеевич тоже нонче придет в луга, он и обучит. А нет, дык Фекла Артемьевна. Она, ох, и ловкая баба, а косит, что твой огонь жжет. Мужику не угнаться. Коров гони на отаву. Теперь, пока сено не уберем, там будешь пасти.
На лугу звенели косы, некоторые делянки светлели прокошенными прогалинами. Кто еще не начинал, спешил отбить, оправить косу.
Глядя на серьезные, сосредоточенные лица, на сильные, уверенные взмахи влажно сверкающих кос, хруст срезаемой травы, появлялось жгучее желание взять в руки косу и идти, пробивая себе путь в густой, росной траве, до самого горизонта.
«Фьють-фьють, фьють-фьють!» — свистели напуганные перепела, уводя свои выводки в овраги и в густой кустарник ольхи.
«Вжих-вжих!» — сбивая траву и высекая искристые росные капли, ритмично пели косы.
«Длень-длень, длень!» — стучал седенький старичок, отбивая на небольшой наковаленке косы.
Я отогнал коров на убранный луг, повесил кнут на шею и пошел к старичку. Он не обратил на меня внимания, прищурив зеленовато-желтые глаза, из-под белых бровей придирчиво осматривал отбитую косу. Осмотрев, провел с обеих сторон жала, чуть притрагиваясь оселком.
— Здравствуйте! — кивнул я, когда старичок поднял глаза. Вместо ответа он пристально посмотрел на меня своими колючими, зеленовато-желтыми глазами, опустив взгляд, погладил лопатистую белоснежную бороду:
— Чтой-то не признаю. — Увидя в руках косу Чикиринды, добавил: — Это наладим.
Я отдал ему косу, опустился рядом на траву. Старичок осмотрел ее со всех сторон, поерзал на плетенном из ивовых прутьев табурете, затюкал молоточком. Постучав немного, спросил:
— Литовка бабки Чикиринды?
— Ее.
— А ты кто будешь?
— Пастух.
— Где же Савелий Фомич? Партизан где?
— К сыну на Север уехал.
— Угу, — гукнул старичок, дескать, все понятно, опять застучал молоточком, очень точными, плотными ударами.
В женщинах, проходивших мимо, я узнал Надежду и ее мать. Надежда, отстав немного, всматривалась в ту сторону, где паслись коровы. «Меня высматривает».
Старичок легонько брусочком пошаркал по косе и протянул ее мне:
— Готова дочь попова...
— Сколько вам должен?
— А нисколько. Я с Чикириндой сочтусь.
— Как с Чикириндой?
— А так. Спасибо, паря, мне на ету тему с бабами приятней гутарить.
Он встал, маленький, сухонький, похожий на белозубого турухтана. Модная нейлоновая куртка, белая рубашка, темные брюки в полоску и большие серые валенки с глубокими галошами — так был одет старичок. Кивнув мне на прощанье, он поскургыкал к каким-то женщинам.
Среди высокой травы белели косынки, кофты, торчали вихрастые головы мужиков.
Пока я соображал, как мне быть дальше, со стороны села подкатил «газик», из него вышел Виктор Ведрин в голубом спортивном костюме. Увидев меня, он вытащил из багажника косы и направился ко мне.
Почти все утро Виктор учил меня косить. Мы работали рядом, он то и дело останавливался, подсказывал, чтобы я не рвал косу, не захватывал много травы, косил без напряжения.
— Быстро устанешь, если так будешь напрягаться.
Но я уже устал, усталость все больше и больше сковывала мышцы, и я крепился из последних сил, старался отвлечься. Сочные стебли, подсекаемые косой, как бы приседали и в тот же миг отбрасывались в сторону, обнажая зеленовато-желтые корневища, сквозь которые просвечивал влажный чернозем.
Виктор понял, что я устал.
— Коровы твои как разбрелись. Пошли, подвернем и кваску у бабки Чикиринды попьем, очень пить хочется.
Бабка показала, где стоит у нее квас, и поспешила к своим большим котлам, в которых она готовила обед для всех, кто находился на лугу.
Жара усиливалась, косить перестали. Одни пошли в тень под стог, другие к речке. Под стог подвезли в деревянной бочке родниковую воду.
— Надо попить, пока холодная, — сказал Ведрин.