— Вот бы сейчас двухстволочку, — мечтательно сказал Андрей, — и как он близко подпустил. Ату-у! Косого-о! — опять закричал он.
— Ты что? Совсем?
— Не совсем, а мне хочется услышать эхо, помнишь, как весной, когда мы были на речке?
— Что здесь тебе, горы? И, как мне кажется, тогда была весна. Осенью эха не бывает, — с оттенком грусти сказала Лида. — Смотри, вот та груша! — она побежала, Варопаев кинулся за ней. — Осторожно, Андрей, подавишь. Они, наверно, все сейчас на земле.
Но на земле груш оказалось немного. Андрей разделся, снял туфли и полез на дерево. Просматривая сучья, он рвал почерневшие плоды.
— Ты потряси дерево, — подсказала Лида. — Тряси сильней!
Андрей так затряс, что осыпались вместе с грушами и листья.
— Дерево свалишь, верзила ты эдакий! — смеялась Лида.
— Поберегись! — заорал Варопаев, прыгая с дерева.
— Что ж ты так орешь? — запустила в него грушей девушка.
— Агрессия! — Андрей стал гоняться за убегающей Лидой. Она ловко увертывалась, когда он ее настигал, кружила вокруг деревьев. Изловчившись, Варопаев поймал ее.
— Сдаюсь! — сквозь смех выдавила она, опускаясь на землю.
— То-то же! — снисходительно сказал Андрей,
— Андрей, сходи все-таки, собери груши, я так устала, сходи, а?
— Ну, сиди здесь и ни с места, поняла? Ни сантиметра в сторону, иначе я не найду тебя, — шутя сказал он и побежал собирать груши.
Домой они возвращались далеко за полночь. Лида швырвула одну грушу в блестящую лужу, вместо всплеска воды она увидела, как груша покатилась.
— Лед! — удивилась она. — Ты чувствуешь, морозит?
— Какой там морозит...
— Вот смотри, — она подошла к луже и дотронулась носком кеда. Тоненькая корка льда хрустнула.
— А ведь правда, лед! Готовь, Лидунчик, коньки, скоро мы отпразднуем настоящую зиму на катке.
Лида погрустнела и заторопилась.
— Пошли побыстрее, скоро, наверное, утро. Тебе хорошо, выспишься.
— Почему тебе плохо? Завтра воскресенье, вернее, сегодня. Ты тоже выспишься.
— Я как-то забыла... Я так устала, Андрей.
— А я замерз. Вот только сейчас почувствовал, как похолодало.
Они подошли к дому. Прощаясь, она долго не отпускала руки Андрея, дышала на них, терла своими мягкими и теплыми ладошками,
— Давай я тебя поцелую, Андрей! — Она жадно припала к его губам. — Ну, теперь иди, иди и не оглядывайся, оглядываться нехорошо...
— До встречи! — сказал Варопаев.
— Прощай, Андрей, — шепотом произнесла она и, как ему показалось, закрыла лицо руками.
Варопаев подошел к общежитию перед рассветом. По улице ехал первый автобус, дребезжали вагоны трамвая.
Андрей сел на лавочку, закурил. Легкое радостное настроение еще не совсем улеглось. Он представлял подробности сегодняшней ночи так ясно, что мог бы пересказать все сказанное за ночь.
Пока Андрей вспоминал прошедшее и грезил будущим, стало совсем прохладно, подул холодный, пронизывающий северный ветер, набежали тучи и с неба посыпалась мелкая снежная крупа. Он бросил окурок, вошел в общежитие.
Товарищ по комнате еще спал. Варопаев тихонько разделся, аккуратно повесил брюки на спинку стула, поежившись, залез под холодное одеяло. Засыпая, он продолжал думать о Лиде, упрекал себя за невнимание к ней, клялся, что с сегодняшнего дня он будет самым внимательным, самым чутким. «Возможно, если все у нас наладится, к новому году женюсь». Еще Варопаев вспомнил свою придуманную месть и рассмеялся: «И бывает же так, ходил, лишь бы время провести, и вот появился кто-то третий на горизонте — как все перевернулось в одну ночь...»
Утром Андрея разбудил товарищ:
— Телеграмма тебе.
— Какая еще телеграмма? Я спать хочу...
— Да ты прочти, а потом дрыхни, может быть, что-то важное. — Он сунул Варопаеву телеграмму. Варопаев полежал, подумал: читать сейчас или отложить на позже, потом развернул ее и долго держал перед глазами. «Выхожу замуж Хазбулата В 9-00 уезжаю спасибо ночь — Лида».
— Как уезжаешь?! Ты же сама... сама… — у него перехватило дыхание. Он кинулся к часам, стрелки показывали четверть двенадцатого. Поезд давно ушел.
Варонаев до вечера пролежал, отвернувшись к стенке, не выпуская клочка бумаги из рук, внушал себе, что Лида всегда была коварна и он это замечал, поэтому жалеть нечего, но в то же время он чувствовал, что эта последняя ночь в ноябре останется в памяти на долгие годы.
Тоска по чужбине
Деревня Каменка не бог весь какая глушь: полчаса на автобусе — районный центр, поселок со своей промышленностью и городской культурой. А если проедешь час, очутишься в областном, или «волостном», как говорят жители Каменки, городе.