В этой комнате было прохладней. Девушка захлопнула форточку и стала смотреть в окно. Ровный свет луны. Белый, поблескивающий снег и чьи-то темные следы от ее окна к церкви. Следов много, одинаковые. Ходил один. Она вспомнила хмурое лицо председательского шофера, который время от времени поглядывал на нее в зеркало, прикрепленное перед его глазами.
Черная тень церкви, сохраняющая силуэты колокольни, луковиц и крестов, лежала на белом снегу. Из тени вышел человек и направился к окнам медпункта. «Боже что же будет!..»
Человек, приближаясь, останавливался, оглядывался по сторонам и опять шел. Из-за спины у него торчало ружье. Вот он приблизился почти к самому окну и повернулся.
«Сторож!» — догадалась Галина. — Трусиха. А что, если ночью какой-нибудь случай и за мной придут?..» Раньше ей никогда не приходилось оставаться одной в доме. «Какая я трусиха!..» — Она вернулась в постель и расплакалась.
Стучали в окно, у которого стояла койка. Маленький квадратик зеркала горел желтым огнем, отражая солнечные лучи.
— Я сейчас! — крикнула Галина. Надела белый мятый халат и пошла открывать. На пороге стояла пожилая женщина в пуховом, серого цвета платке, с приветливым выражением доброго лица и внимательными карими глазами,
— Всполошила? Извините. Мне надо убрать. — Она прошла в комнату. Сняла полушубок.
— Я сейчас поставлю утюг, а вы снимите этот халатик, скоро придут пациенты.
— Как «придут пациенты»? У меня же еще ничего нет.
— А так, придут. И больные имеются, и любопытные придут. Без врача мы год, приходилось в район ездить. А за год сколько болезней всяких накопилось, ну, и любители поохать тоже будут. Любопытные — те сами собой. Вы знаете, сколько мы писали всяких писем, пока вот вы приехали. Звать-то вас как? Я — тетя Дуся, санитарка, значит, ваша. Вчера с Тихоновым приходили. Не достучались. Спали хорошо? Ну, слава тебе господи.
Она разговаривала, вытирая окна, подметая, разжигая плиту.
— По отчеству вас как?
— Галина Сергеевна.
— Галина Сергеевна, повторила тетя Дуся, — имя приятное. Молоды вы, Галина Сергеевна, и поэтому будьте построже и поосторожнее. Деревня большая — сто семьдесят дворов, люди разные.
Галина умылась, причесалась. Тетя Дуся подала ей отутюженный халат.
— Красавица вы какая, только по театрам ходить.
Девушка открыла шкафы, стала смотреть, что там есть.
— Не так-то надо. Вот бумага, здесь все указано, что имеется. Когда уходила последняя врачиха, сам Тихонов проверял, а бухгалтер записывал.
Люди входили робко, садились на узкую лавку, стоявшую тут же, у двери.
Галина волновалась, хмурилась, то и дело поглядывала на входящих.
Постепенно она вошла в роль, увлеклась, повеселела, стала спокойнее обследовать больных.
Когда все разошлись, Галина увидела на окне два кувшина и сверток.
— А это что, забыли? — спросила она санитарку.
— Почему забыли? Это вам.
— Как мне?..
— Продукты вам. Должны же вы что-то есть.
— Ну, я могу купить, а так нехорошо.
— У нас базара в деревне нет. Лавка торгует раз в неделю. Поживете, освоитесь — тогда другое дело. Так у нас принято, — пояснила тетя Дуся.
Во второй половине дня они уехали в районную аптеку и получили все необходимое для работы.
На обратном пути Галина рассказала о ночных страхах.
— Или, голубушка, не бойся. Старик мой — сторож, в церкви сейчас хранилище колхозное. Я накажу ему, он будет поглядывать, а чтоб не одиноко было, внучку свою пришлю. С ней можно поговорить.
В ветреную, морозную ночь Галина сидела за столом, писала письмо Клинкину.
Ветер выл в трубе, налетал порывами и сек в стекла ледяной крупой.
Дни идут незаметно. Днем легче — люди, работа, она забывает и о Ване. В последнем письме так ему и написала, а то он иногда ей слишком сочувствует, просто становится невыносимо. Пусть теперь позлится.
В окно сильно постучали. Галина вскочила и кинулась открывать. Сквозь щели двери в коридор намело снегу, задвижка примерзла и не поддавалась. Галя нащупала полено и стукнула им, задвижка со звоном вылетела.
На пороге стоял огромный человек.
— Галина Сергеевна, началось! — выпалил он. По голосу Галина узнала колхозника Колядина, жена которого ожидала ребенка. — Вы что это так-то, на снегу стоите, сляжете, — сказал он.