Он упал на живот и замер. Еще несколько сантиметров — и все пропало... Там, внизу, сверкая троллеем, полз электровоз. Сверху он казался игрушечным. Я протянул Генке руку.
— Испугался?
— Чего?.. Вот же решетка! — он пнул ногой железный прут.
— Какая это решетка...
— Зацепиться можно... — Геннадий на коленях подполз ко мне. — Смотри на город. Вон сколько огней! Надо как-то выбраться и съездить в кино.
Огни города слегка мигали, и казалось, огромная рыба с золотисто-желтой чешуей трепещет на черном берегу.
— А теперь взгляни на наш поселок — жидко, вроде стайка светлячков, правда?
— Правда, но ты сними свои чуни, иначе очутишься там! — я показал вниз.
Геннадий разулся, подвязал как следует портянки и стал помогать мне менять шланг.
— Ну и холодина! — стучал он зубами. — Не завидую монтажникам-ремонтникам.
— Они не завидуют нам.
— Почему?
— Потому что они одеты как следует, а взять монтажника в шахту, в сорокаградусную жару, наглотается газу с пылью...
— В шубе и валенках, — дополнил картину Генка, — представляешь?
— Еще бы!
— Выходит, что это для нас небольшое развлечение, а Мыкола?.. Я думал, Батанов заорет на него, как обычно, а он — «сам полезу». С его комплекцией. У меня и то поджилки трясутся.
Заменив шланг, мы подвели форсунку к оси огромных колес, от которых уже несло теплом и пахло машинным маслом; закрепив шланг, стали спускаться.
— Как ты думаешь, ждет нас начальник?
— Вот спустимся, увидишь.
Я чувствовал, Генка что-то недоговаривает, но было так холодно, что совсем говорить не хотелось.
Лестница кончилась. Батанов по очереди снял нас, совсем как маленьких детей.
— А ну, бегом в мастерскую! — приказал он.
Дверь пронзительно взвизгнула, мы увидели торчащий из-под верстака толстый зад. Мыкола гремел патрубками, вроде выбирая нужный. Немного погодя он вылез и, подняв на нас красные, опухшие глаза, спросил:
— Зробылы?
— Сделали.
— А де же Евсеевич?
— Сейчас придет.
— Я в шахту поехал, на «Пугачевке» трос у машины лопнул.
Немного погодя пришел начальник.
— Согрелись?
— Почти.
Евсеевич подмигнул нам и вошел в кабинет. Ни разу мы не видели его в таком настроении. Генка ткнул локтем меня под бок и кивнул головой на дверь начальника.
— За мной, — приказал он. — Евсеевич, можно?.
— Входите. Садитесь вон туда, на ящик к батарее. Сегодня хорошо топят. Подождите немного, я вот допишу...
Мы уселись. Резкий запах новой резины напоминал, что ты не дома, и, как бы ни хотелось спать после мороза у горячих батарей под монотонный гуд компрессора, приходилось крепиться. Наконец Батанов кончил писать, внимательно посмотрел на нас.
— Евсеевич, нам нужна смена. Мы ходим в школу, из-за смены пришлось оставить, — сказал Геннадий.
Начальник нахмурился. Поскреб шею, потрогал на лице шрам.
— Вам нужна постоянная первая смена?
— Да.
— Как бы я ни мудрил, рабочие не согласятся. А что, если я разрешу вам приходить на работу на два часа позже — в двенадцать? Но и уходить вам придется позже.
— Это нас устраивает! — поспешили мы согласиться.
— Договорились.
— Никогда не думал, что он такой, — сказал Генка.
К половине двенадцатого мы приходили в цех. На железном шкафу, где хранился инструмент, Батанов мелом писал для нас наряд. Почерк у Батанова был неважный, кривые скачущие буквы. Генка говорил по этому поводу: «Я думаю, что его трясла лихорадка».
Мы читали, что нам надо сделать до вызова в шахту.
— Тебе не кажется странным, что последнее время мы не видим Мыколу?
Я сам хотел спросить Геннадия об этом, потому что подозревал что-то нечистое со стороны Тягнырядно.
— Не может быть, чтобы его вызывали в шахту в одно и то же время несколько дней подряд, — продолжал друг. — Спит, наверное, где-нибудь. Давай поищем?
— Ты сиди у телефона, а я займусь этим.
— Ладно, занимайся. Но если ты не найдешь его, от меня он не спрячется.
Я обошел весь шахтный двор, заглядывая по закоулкам, обшарил кочегарку. Мыколы не было. Возвращаясь в цех, я остановился у кузницы. Кузницы в ночную смену не работали. Я подошел к темному окну, большая форточка была чуть приоткрыта, взобрался на подоконник и просунул голову в форточку — прислушался. Уютно потрескивают батареи, клокоча паром. Вдруг мне показалось, что кто-то храпит. Я залез в окно и совсем ясно услышал храп. «Вот ты как работаешь, голубчик! Ну-ка, посмотрю, как ты устроился?»
Мыкола спал в горне. Колючий угольный шлак он смел в сторону — под голову помельче, на холмик шлака положил шапку. Неплохая подушка. Сквозь запыленные окна со двора пробивался слабый электрический свет фонаря. Присмотревишись, я заметил блаженную улыбку на круглом лице товарища. Еще бы. Накалившиеся за день кирпичи теперь остыли до тепленьких, по площади горн не уступал русской печи.