Выбрать главу

Рыдания, крики, шум, избиения отразились на них, — с ними произошел припадок.

Их ноги и руки с силой придавливают к нарам другие арестанты, не давая им конвульсивно биться.

При виде таких потрясающих сцен мы стояли в остолбенении.

Когда все немного успокоилось, староста изолятора распределил нас на места для сидения на нарах.

Меня поместили в дальний конец средних нap, как раз против и около карцеров, где, в левом, только что происходило усмирение и избиение бешено возбужденного заключенного.

* * *

Впечатление потрясающей обстановки, в которую я попал, близость рядом безумствующего карцерного, который издавал всю ночь дикие крики, бился головой об пол; изрыгал отборные ругательства по адресу всех и вся, — все это так подействовало на меня, что я провел всю первую ночь в каком-то нервно-лихорадочном состоянии. Сон абсолютно бежал от меня.

Кошмарные условия заточения штрафников на Секирке

Ознакомлю вкраце с сим чудовищным карательным местом, как коварным творчеством ГПУ.

* * *

Гора Секирная есть самая высокая на Большом Соловецком Острове. Да, собственно говоря, единственная, ибо все другие возвышения, следуя географическому определению, надо отнести к холмам, покрытом лесом.

* * *

В двухэтажном здании, занятом теперь под изолятор, прежде, в славное время процветания Соловецкой обители, вплоть до нашествия озверелых вандалов, банд ГПУ, были два глубокочтимых Православных монастырских храма, привлекавшие для молений тысячи богомольцев.

В каждом этаже был особый храм, трехпрестольный, главным алтарем и двумя приделами (боковые алтари).

Теперь же место это, прежде священное, переделано в самую суровую жестокую темницу, какую видел ли когда-либо мир, превращено в мрачную катакомбу для мучений и терзаний несчастных жертв всероссийского красного террора...

Все, что могло бы напоминать о прежних храмах, конечно, было выломано и убрано.

Прекрасная иконопись на стенах храмов была скверно и грубо заштукатурена.

Прежние боковые алтари переделаны в карцеры, где теперь происходят избиения строптивых и обезумевших от кошмарного режима штрафников и бесчеловечное насильственное одевание на них смирительных рубах. В верхнем этаже, где в храме был расположен Святой Жертвенник, теперь стоит огромная «параша» для большой нужды («параша» — большая кадка с положенной на ней доской для ног).

* * *

Применяясь к распланировке сего двухэтажного здания, ГПУ придумало придать штраф-изолятору двойственную организацию.

Для верного уяснения читателями определим значение «штраф-изолятора», как «тюрьма на каторге».

Двойственность организации изолятора выявляется в следующем: в верхнем этаже расположен «верхний штраф-изолятор», а в нижнем помещаются штрафники «нижнего изолятора».

Различие между ними в суровости режима. Заключенные в «нижнем изоляторе» имеют некоторые облегчения в сравнении со штрафниками «верхнего изолятора».

Сначала все прибывающие на Секирную новички заточаются в «верхний штраф-изолятор».

По прошествии более или менее продолжительного времени, когда администрация «изолятора» убедится, что заключенный «перевоспитан» — это по-«чекистски», а по-человечески — морально убит, то его снимают в нижний изолятор.

* * *

Штрафники верхнего изолятора содержатся в невыносимо кошмарной обстановке...

Варварские условия для заточенных в этом пекле коммунистического ада на Секирке изобретены, как бы преднамеренно, с целью убить в человеке морально-духовное существо, уподобив его тварям земным, искалечить его здоровье, чтобы он сошел скорее с земной сцены и тем избавил ГПУ от излишней обузы...

Но, откажемся от утверждения или отрицания этих предположений, ибо это завело бы в непроходимые дебри моральных рассуждений.

Ограничусь лишь характеристикой этого страшного узилища.

* * *

Главною сугубо-суровою особенностью содержания заточенных в верхнем изоляторе является та бесчеловечная пытка, что штрафники должны сидеть полуголыми. Каждый может иметь на себе лишь нижнюю рубашку и кальсоны.

Все сидят босые с непокрытой головой. Абсолютно все вещи отбираются у них на все время заточения.

У многих из уголовников вместо рубашек и кальсон висят одни лохмотья. У всех мнимое белье приняло от давности пепельно-землистый цвет.

Нужно лишь представить себе, что несчастные узники изолятора сидят в таком виде в холодном каменном, неотапливаемом здании, притом громадной высоты, которое они должны согревать своей теплотой...

И это в холодную приполярную зиму...

Я сидел в верхнем изоляторе с 20 сентября но 10 декабря. В это время на Соловках была, довольно суровая зима. Правда, в конце ноября вследствии массовых простудных заболеваний, и благодаря настойчивым ежедневным слезным мольбам, начальник IV отделения (это изолятор) Кучьма разрешил поставить железную печку (времянку), которую топили лишь на ночь с 20 до 24 часов.

Такое согревание громадного высокого здания одной железной печкой, не более не менее, как призрак.

Теплоту ощущали лишь близлежащие к печке арестанты.

Тот же Кучьма допустил и другое послабление: он разрешил выдавать штрафникам на ночь по одному предмету из верхнего одеяния, — или пальто, у кого есть, или пиджак. Большинство «шпаны» не имеет никакого верхнего одеяния, то они проводили все время в полуголом виде, и так пребывали несколько месяцев...

Раньше, во времена тиранства на Секирной начальника отделения Антипова, страшного зверя, кровожадного садиста, никаких послаблений не было; все сидели и днем, и ночью полуголые. Помещение никогда не отапливалось; за малейшее нарушение Антиповского режима штрафников подвергали избиениям, и прочие жестокости свирепствовали в то время.

* * *

Вот распорядок дня в верхнем штраф-изоляторе.

В 6 часов утра частые удары колокола, как пожарная тревога, раздаются в коридоре... Это сигнал «подъема».

Еще колокол не перестал гудеть, как внутренний часовой кричит: «Поднимайся, мигом! Сдавай барахло, живо!».

Все штрафники быстро соскакивают с нар, несут свои пожитки, выданные на ночь для мнимого согревания, бросают их в общую кучу для относа в цейхауз.

После команды «Поднимайся» медлить со вставанием опасно, так как уборщики обходят сейчас же нары и поднимают лежащих ударами палок.

Когда первый дневной акт кошмарного мытарства Соловецкого ада исполнен, тот же внутренний часовой командует: «Садись по местам! Прекрати разговоры! Ни слова больше!»... Все усаживаются в ряд на нары, спустив ноги. При многолюдстве в изоляторе сидят в два ряда; — второй ряд посередине нар, подогнув под себя ноги. В таком положении все сидят молча... Можно лишь шепотом, и то украдкой от часового, перебрасываться словами с ближайшими соседями.

Через несколько минут после подъема уборщики приносят деревянные вонючие ушаты с кипятком и несколько кружек. Обыкновенно одна кружка на троих. Утром, конечно, ни у кого не было ни крошки хлеба, желающих пить кипяток без хлеба бывает не так много.

* * *

В 7 часов снова тревожный колокол, — это сигнал на поверку. Штрафники мигом спрыгивают с нар и строятся в проходе в несколько шеренг, в зависимости от многолюдства узников.

Приходит дежурный по отделению и староста и выполняют обезьянью комедию поверки.

Казалось бы, бессмысленно делать поверку в таком непроникновенном каменном каземате. Как везде на Соловках за несогласованный ответ на приветствие начальства обычным собачьим лаем «Здра» или за вялый расчет по порядку наказывают всех выдержкой на стойке на полчаса или на час, в течение которых заставляют многократно выкрикивать: «Здра! Здра!»...