- У тебя лучше получается подобрать нужные слова, - равнодушно отвечала вторая.
Моё новое правило - замечать и слышать всё, что происходит вокруг, заставило прислушаться. С видом человека, потерявшего телефон, который позарез нужен, я стала копаться в сумке рядом с постом.
Первая из медсестёр вздохнула, показывая всем своим видом, что она сама знает - звонить лучше ей. Немного помедлив, набрала номер и, не здороваясь, но стараясь говорить как можно мягче, сообщила:
- Ваш муж сегодня скончался. Примите мои соболезнования. Он не мучился, задремал после обеда и умер во сне, - пауза, - Да, вы можете подъехать завтра до четырёх. Выписку мы подготовим, - пауза, - Он был таким приятным человеком, успел очаровать все отделение, - пауза, - Мне очень жаль, до свидания.
Она положила трубку и покачала головой:
- Это невозможно. Я пошла на эту работу, чтобы быть полезной людям, облегчать им жизнь. Но в мою обязанность входит приносить страдания.
- Зачем ты сказала, что он умер во сне? Разве родные не должны знать правду?
- Родным так будет легче. Для людей важно, как ушёл их близкий человек. Плохой конец они будут проживать каждый раз, вспоминая. Близкие утешаются тем, что он не мучился, не боялся и не чувствовал себя одиноким. Умершему уже всё равно, а родственникам жить с той информацией, которую мы дадим.
- А зачем эта лирика про любовь всем отделением?
- Светлая память. Знаешь, что это такое? – первая медсестра сказала это резко, с явным раздражением и пониманием, что ответ риторический и её собеседнице непонятный, а потом, смягчившись, добавила, - Только мне совсем не нравится быть гонцом с плохими вестями.
- Ясно, - ответила напарница примирительно, - Ладно, в следующий раз я позвоню, только на спецэффекты не подписываюсь. Сообщу и всё.
- Видимо, лучше мне, - сказала обречённо звонившая.
Я вытащила из сумки «найденный с большим трудом» телефон, и двинулась по коридору дальше. Ну и работёнка! Мало того, что каждый день видишь страдание людей, ты еще должен брать на себя горе их близких! Понятно, почему большинство медработников – циники. Только так можно остаться в трезвом уме. А те из них, кто не отгораживается от людей завесой цинизма, живут на амбразуре человеческих страданий, пропуская через себя всю обойму мучений, вставленную в смертельную болезнь. Таких единицы из миллиона.
Знает ли эта девушка, что она особенная? А как ещё можно назвать человека, пытающегося помочь мёртвому, думая обо всех, и не думая о себе. Ведь она придёт домой после смены, а в ушах ультразвуком будет звенеть тишина телефонной трубки в ответ на её сообщение. Она будет видеть всё, что происходит на том конце провода. Невольно представит, что бы чувствовала сама в этой ситуации. И от страха притянуть к себе это, ужаснётся, пытаясь отогнать и забыть. Но не получится.
А с годами эти звонки будут множиться. И ни один из них не наслоится и не вытеснит предыдущий. Она будет помнить каждый звонок, каждую звенящую тишину, заполняя память до тех пор, пока не поймёт, что это не ноша, а дар. Что она – избранная, человек на своём месте. На этом месте и должен быть такой человек. Но таких людей меньше, чем мест.
Это была именно та медсестра, которая со мной беседовала в первый раз, когда я искала старушку. Её желание мне помочь уже тогда обозначили неравнодушную душу. Теперь я просто восхищалась этим человеком.
*****
На кровати Виктора лежал голый матрац. Стопку сложенного в несколько раз оделяла без пододеяльника венчала такая же голая подушка. В палате был только один человек, да и тот незнакомый. Я пришла в разгар ужина, все были в столовой.
- Здравствуйте, - обратилась я к новенькому, - вы не видели хозяина этой кровати? Его Виктором зовут.
- Извините, я недавно поступил, не знаю никого по именам. А вы ему кто?
- Просто знакомая, - я удивилась бесцеремонности этого человека, но решила, что с обладателем информации нужно быть помягче, - мы с ним тут познакомились, когда я навещала друга из другой палаты.
- Ааа, ну тогда вам можно сказать, а то я боялся, что вы - родственница. Мужчина на этой кровати умер. Меня заселили в пять, он еще живой был, а через полчаса помер. Вроде как сердечный приступ. Раз, и всё. Толку, что в больнице. Мужики ушли на ужин. А мне, после такого, кусок не лезет.
Он еще что-то говорил, но я не слышала. Развернувшись, направилась к выходу, прошла мимо поста, села в лифт, вышла на больничный двор, дошла до ближайшей скамейки, села, и слёзы покатились по щекам. Тихо катились, без рыданий, я только иногда шмыгала носом и переводила дыхание, которое было почти перекрыто где-то в районе горла.