Валя посмотрела на Шуру безумным взглядом и прошептала:
- Карточки… сгорели.
- Как? – ужаснулась Шура, не поверив в такой бред.
Валя что-то шевелила губами, какие-то фразы были понятны, какие-то совсем не разобрать. Семь дней до нового месяца. Столько им не протянуть, Шура это знала. Знала это и Валя. Только маленький Сережа тихо лежал, напуганный маминым плачем, не осознавая обратного отсчета.
Шура погладила Валю по голове.
- Вот, - достала она из-за пазухи «наследство», - Вам хватит продержаться, я потом еще свои отоварю и поделюсь. Всё будет хорошо.
Шура вложила тряпочный узелок в руки Вали.
- Ну, улыбнись, - попросила Шура соседку, боясь, что та успела тронуться умом окончательно, и для примера улыбнулась сама.
Валя замерев, не издавая ни звука, одними пальцами щупала содержимое узелка. Потом очнулась, дрожащими руками развязала его и, посмотрев на Шуру, разрыдалась. Она рыдала со слезами и улыбкой, переходя временами на смех, и опять на плач.
Она снова что-то говорила. Уже более внятное. Шура поняла, что карточки лежали на столе. А Валя, отбив ножку у стула, чтобы подкинуть в огонь, положила ножку на стол. Карточки приклеились к концу деревяшки, где были остатки клея. Уставшая Валя заметила это, только когда бросила ножку в огонь. Две маленькие бумажки оставшихся дней сгорели за секунду.
Успокоившись немного и опомнившись, Валя сквозь слёзы спросила Шуру:
- Как же…?
- Папа умер, - грустно улыбнулась Шура, - Это его вам подарок к новому году.
Валя ничего не ответила, только схватила Шурину руку, крепко её сжала, а потом поцеловала.
Шуре стало неловко, отняв руку, она ласково сказала:
- Мне пора, Валюша. Я принесу потом еще немного.
И, подняв отцовский тулуп, медленно спустилась в дворницкую. Теперь остался только он и отцовская карточка, значит не будет папиной могилки и скамеечки. И будет Шура после войны бродить по Смоленскому кладбищу, не зная, куда нести цветы. Но, всё же, это лучше, чем отвезти в ближайший приемный пункт, оставив тело для массового захоронения в неизвестном месте.
Дворник поднялся с девушкой в квартиру, и они вместе снесли отца вниз. На это ушли все силы, и еще отцовские валенки впридачу.
- Прости, папочка. Ты же знаешь, мы не всегда свои обещания можем сдержать, - прошептала Шура над санками с телом отца.
Она стояла до тех пор, пока дворник не скрылся из виду. Дурнота накатила на неё сразу, как напряжение пережитой ночи стало ослабевать. На шатающихся ногах она медленно пошла в сторону завода. Со вчерашнего дня Шура не только ничего не съела, но и не выпила утренней чашки кипятка. Просто забыла.
Нужно бы вернуться и выпить воды, но подняться снова на пятый этаж Шура уже не могла. До завода. Потихоньку. Не так уж и далеко. Там девочки дадут кипяток. А домой можно не возвращаться дня два. Теперь нет нужды.
Метель стихла, и луна хорошо освещала пустынную улицу. Пройдя квартал, Шура остановилась передохнуть. Впереди, обхватив руками фонарь, стояла женщина. Наверное, стало плохо. Подойдя к ней, собрав все внутренние ресурсы, девушка улыбнулась прежде, чем заговорить.
- Вам плохо? – Шура заглянула в лицо женщине и отпрянула.
Женщина была мертва, она примёрзла к столбу. Вечером, когда Шура возвращалась домой, её не было. Но, судя по заиндевевшему лицу, она простояла тут всю ночь.
Отшатнувшись от страшной находки, Шура оступилась и упала. Подняться сил не было, но до завода всего два квартала, а там, может, кто-то поможет. Она поползла. Медленно.
Руки и ноги задеревенели от холода, ужасно хотелось спать. Все-таки, зря не вернулась попить кипятка.
Шуре какое-то время казалось, что она ползет, но это был сон. Она лежала уже двадцать минут неподвижно в снегу, и не было никого, кто бы ей помог. Утро было ранним.
Очнувшись, девушка поняла, что теряла сознание, но двинуть рукой и ногой уже не могла.
«Хорошо, что я хлеб отдала Вале», - подумала она, - «вот и всё».
Стало очень страшно. Это вот и была жизнь? Больше ничего не будет? Девушка закрыла глаза и вдруг увидела внутри головы яркий белый свет, как вспышка. Мужской спокойный голос сказал:
- Я пришёл забрать твой страх. Теперь ты свободна.
Шура улыбнулась, и ей стало очень легко.
*****
В августе 1943 года на Синявинских высотах, стратегически важных для блокадного Ленинграда и усыпанных несколькими слоями тел погибших солдат, произошло чудо.
Штурмовать высоту, которую не могли больше года взять десятки тысяч бойцов, взялся 106-й инженерно-сапёрный батальон под командованием Ивана Соломахина. Три часа ползли они ночью по трупам. К рассвету, потеряв шестнадцать человек от случайных пуль, батальон подобрался к немецким траншеям неприступной высоты. Пользуясь элементом внезапности, сапёры перебили более двухсот немцев за двенадцать минут. Единственным оружием в рукопашном бою были остро заточенные сапёрные лопатки.