Кадан сглотнул.
— Он очень изящно сработан.
— Чего не скажешь о вашей пьесе. Редкостная чушь.
Кадан молчал. Ему пьеса нравилась, хотя он и подправил бы в ней кое-что.
— Как ваше имя? — спросил тем временем мужчина.
— Кадан, — ответил тот.
— Ка-дан, — по слогам повторил незнакомец, — в этом имени куда больше, чем может вместить этот театр. В нем чарующая магия древних легенд и пронзительная тоска старинных баллад.
Кадан вздрогнул и прищурился.
— Нетрудно догадаться, что раз я актер и отчасти шотландец, то люблю петь. В особенности баллады древних времен.
— Вас так разозлило мое предположение… Интересно, с чего?
Кадан покачал головой.
— Вовсе нет. Меня раздражает то, как вы говорите со мной.
— Вот как? Вы предпочитаете деревенскую грубость, может быть?
— Я предпочитаю, когда из меня не делают дурака.
— Вы и сами весьма грубы.
— Потому что не ставлю целью вас очаровать.
— У вас хватает поклонников и без меня?
— Может быть.
— Поверьте, другого такого, как я, у вас нет.
— Потому, — Кадан демонстративно усмехнулся, — что в вас течет благородная кровь?
— А в вас разве нет?
— Не тешьте себя. Я просто актер.
— Тем более странно, что вы осмеливаетесь меня отвергать.
— Вы не симпатичны мне.
— Что с того? Зато я могу облагодетельствовать вас.
Кадан расхохотался, запрокинув голову назад, и взгляд незнакомца скользнул по его белому горлу, вызывавшему желание то ли укусить, то ли поцеловать.
Затем, мгновенно выпрямившись, он снова стал серьезен, и взгляд шотландца теперь колол не хуже, чем лед. У него были голубые, как зимнее небо, глаза, плохо сочетавшиеся с персиковой кожей лица, покрытой легкой сеточкой веснушек. Длинные неуложенные волосы разметались по плечам и блестели в тусклом свете масляных ламп, как красная медь.
— Я не продаюсь, — сухо отрезал Кадан, — ищите подстилку на одну ночь за углом — там находится трактир. А я актер.
— Кто сказал, что вы нужны мне на одну ночь? — спросил незнакомец, и в голосе его теперь звенело то же упрямство. — Так легко вы не отделаетесь от меня. Я хочу заполучить вас навсегда.
Ответить Кадан не успел, потому что с другой стороны, за сценой, послышались грохот и шум — но это лишь голуби шумели под потолком.
Кадан быстро обернулся на звук, чтобы выяснить, кто мешает говорить, а когда снова обернулся к незнакомцу, то обнаружил, что уже остался один.
Незнакомец странно действовал на него.
Кадан испытывал страх — но одновременно и злость. До сих пор он не замечал подобной гремучей смеси за собой.
Он искренне надеялся, что не увидит его больше никогда — но шестое чувство подсказывало, что увидит, и еще не раз.
Человек в маске больше не показывался ему на глаза, хотя Кадан выглядывал его в толпе на каждом представлении — очевидно, это место было слишком вульгарно для него. Но подарки, тем не менее, продолжали приходить.
Спустя менее чем неделю пришло еще одно колье.
Затем золотые часы.
Зеркальце, инкрустированное гранатами.
Подарки с каждым разом становились ценней, как будто даритель стремился прикормить его.
На Кадана они действовали неоднозначно.
Некоторые из них откровенно помогли. Драгоценности можно было продать, чтобы внести вклад в развитие театра — а польза от этого была не только труппе, но и лично ему. Кадана начинали уважать.
Никого здесь не волновало, сколько ему лет. Молодой актер всегда был в особой цене, и мало кто сохранял популярность, когда возраст переваливал за тридцать лет. Обычно такие либо уходили в богатый дом, либо становились гувернерами — учили детишек аристократов играть на пианино или петь, либо, что чаще, спивались и умирали в нищете.
— Соглашался бы ты, — как-то сказал ему Бертен, — пока на тебя есть спрос. Аристократа ты второй раз, может, и не найдешь.
Кадан молчал и хмуро смотрел в пустоту перед собой. Он понимал, что по-хорошему Бертен прав. Приняв покровительство незнакомого аристократа, он мог бы помочь и себе, и другим. Золоченые кружева и бархатный камзол, в которых незнакомец в маске явился к нему в прошлый раз, лучше чем чтобы то ни было говорили о том, что он может дать гораздо больше. Да и сам незнакомец довольно скоро это доказал — когда рано утром, нежданно-негаданно, к зданию театра подкатила повозка, наполненная костюмами, сшитыми по испанской и французской моде.
Кадан, в тот момент как раз репетировавший с Сезаром роль, только открыл рот.