На самом деле, как вы скоро увидите, все обстояло куда загадочнее.
Остаток вечера прошел без эксцессов. Зрители разбрелись по домам довольными. Тем не менее Эдвард Мун по-прежнему маялся от тоски. Он уже много лет как устал от ежевечерней театральной рутины и продолжал выходить на сцену, имея единственной целью развеять скуку. Ту самую хроническую скуку, что неизлечимо-опасно поразила его в самую душу.
По окончании представления мистер Мун, следуя давней привычке, выбрался на улицу через служебный вход и закурил. Мимо него то и дело проходили зрители, покидавшие здание театра. Изредка кто-нибудь задерживался, дабы засвидетельствовать ему собственное почтение, а иллюзионист, в свою очередь, не имел ничего против того, чтобы уделить каждому пару минут короткого разговора в качестве благодарности за комплименты. Небольшая группа почитателей обступила его и нынешним вечером. Мистер Мун переговорил со всеми, придерживаясь своей обычной обходительной манеры.
Одна женщина задержалась дольше других.
— Да? — Эдвард потянулся и зевнул. Не от усталости, просто в те дни и месяцы, когда тоска особенно одолевала его, он часто спал целыми днями. По двенадцать-тринадцать часов кряду.
На Альбион-сквер дама выглядела просто чужеземкой. Явно принадлежащая к высшему обществу, средних лет, элегантная, надменная, она словно наполняла пространство ледяным дыханием. Froideur[7], как говорят французы. В юности, решил иллюзионист, сия особа слыла заметной красавицей.
— Меня зовут леди Глендиннинг,— представилась женщина.— Но вы можете называть меня Элизабет.
Мун, стараясь ничем не выказать удивления, натянул маску безразличия.
— Счастлив познакомиться.
— Мне очень понравилось представление. Он пожал плечами.
— Благодарю за то, что вы удостоили нас своим визитом.
— Мистер Мун...— Она помолчала.— О вас ходят слухи.
— И какие же? — Иллюзионист поднял бровь.
— Что вы не просто маг. Вы занимаетесь расследованиями.
— Расследованиями?
— У меня сложности. Мне нужна ваша помощь...
— Продолжайте.
Леди Глендиннинг издала странный всхлипывающий звук.
— Мой муж умер.
Эдвард изобразил сочувствие.
— Мои соболезнования.
— Его убили.
Последние слова, произнесенные с неожиданным пылом, оказали на иллюзиониста невероятное действие. От одного их звука у мистера Муна голова пошла кругом, и лишь огромным усилием воли он сумел подавить ухмылку.
— Я намерена позаботиться о том, чтобы правосудие свершилось,— продолжала женщина,— но полиция здесь совершенно беспомощна. Уверена, что они провалят дело. Потому я и решила обратиться к вам. Должна признаться, еще девочкой я была в восторге от ваших похождений.
Тщеславие иллюзиониста взяло верх.
— Девочкой? — недоверчиво переспросил он.— И как же давно это было?
— Несколько лет назад. Однако с возрастом человек обычно ловит себя на том, что перерос детективные истории.
— Да? — только и сказал мистер Мун. Сам он ни разу в жизни не замечал за собой чего-либо подобного.
Леди Глендиннинг одарила его холодной улыбкой.
— Так вы поможете мне?
Эдвард поднес ее руку к губам и поцеловал.
— Сударыня, это честь для меня.
Каким бы малоправдоподобным ни показался читателю сей факт, но Эдвард Мун и Сомнамбулист жили в подвале театра. Цокольный этаж они превратили в уютное жилище с двумя спальнями, прекрасно оборудованной кухней, гостиной, обширной библиотекой, пусть и вечно пребывающей в безнадежном хаосе. В общем, под Театром чудес скрывались все возможные удобства для жизни. Излишне упоминать, что зрители понятия не имели об их подземном быте, об этом глубоком доме, расположенном вне всякого дома.
Мун расстался с леди Глендиннинг, пообещав непременно посетить ее завтра. Перспектива вырваться из объятий скуки беспредельно радовала его, и, пока он шагал к зарослям рододендрона, из соображений стратегии высаженных для маскировки деревянной лестницы, ведущей в потаенную обитель, на губах иллюзиониста блуждала улыбка.
Как обычно, на ступеньках расселся, вернее, развалился в небрежной позе мистер Спейт.
Спейт принадлежал к числу опустившихся людей, или, попросту говоря, был нищим. Его присутствие мистер Мун терпел довольно давно, воспринимая как некое подобие архитектурной детали. Неряшливый, ссутулившийся, с клочковатой бородой, бродяга выглядывал из недр грязного костюма, а у его ног выстроилась батарея пустых бутылок. Рядом с ним торчал деревянный щит наподобие рекламного, который он целыми днями таскал по городу. Надпись изрядно повыцвела, однако жирные готические буквы угадывались без труда.
Ей-ей, гряду скоро!
Откровение. 22.20
Мистер Мун никогда не интересовался у Спейта, почему для него так важно таскать с собой повсюду данное сооружение и почему он избрал в качестве девиза именно эти слова. Честно говоря, иллюзионист вообще сомневался, дано ли ему понять ответ, буде таковой последует. Нищий промычал невнятное «добрый вечер». Хозяин театра ответил со всей вежливостью, перешагнул через тело бродяги и спустился по лестнице.
Внизу его ждала миссис Гроссмит и чайничек ароматного дымящегося чая. Тщедушная, по-матерински заботливая женщина приняла у мистера Муна пальто, налила ему чашку.
Эдвард с удовольствием опустился в кресло.
— Спасибо.
Женщина почтительно шаркнула ножкой.
— Представление удалось? Он отпил чаю.
— Думаю, зрителям понравилось.
— Я снова видела вечером нашего мистера Спейта.
— Наверняка он будет там до самого конца света. Вы не против?
Миссис Гроссмит презрительно фыркнула.
— Полагаю, он довольно безобиден.
— Вы произносите это без особой убежденности. Она сморщила нос.
— Честно говоря, мистер Мун... он воняет.
— Может, мне позвать его сюда и предложить принять ванну? Хотите?
Миссис Гроссмит возмущенно выкатила глаза.
— Где Сомнамбулист?
— Думаю, он уже лег.
Эдвард поднялся, оставив на столе даже не ополовиненную чашку.
— Ну, тогда и мне надо бы лечь. Доброй ночи, миссис Гроссмит.
— Завтрак как всегда?
— Если можно, пораньше. Мне надо будет уйти:
— Что-то интересное?
— Дело, миссис Гроссмит. Дело!
Спальню мистер Мун с Сомнамбулистом делили на двоих. А спали они на двухъярусной кровати — хозяин театра наверху, ассистент внизу.
Великан уже переоделся в полосатую пижаму — из-за его размеров ночное одеяние пришлось шить на заказ — и сидел на кровати. Мел с доской лежали рядом, прикрытые тонким томиком стихов.
Волосы на его голове отсутствовали полностью.
Каждое утро, используя особо хваткий актерский клей, Сомнамбулист наклеивал на голову парик и фальшивые баки. Каждый вечер ему приходилось снимать их. Здесь я хочу быть предельно, недвусмысленно ясным — череп великана, невероятно гладкий, похожий на бильярдный шар, вообще не имел собственной растительности. Их с Эдвардом секрет они тщательно хранили от всех многие годы. Даже миссис Гроссмит раскрыла его случайно.
Едва мистер Мун вошел в комнату, Сомнамбулист отложил книгу, сонными глазами уставившись на Эдварда. Блестящая макушка его уютно мерцала в полумраке.
Иллюзионист уже едва находил силы сдерживать возбуждение.
— У нас есть дело! — воскликнул он.
Великан ответил ему теплой улыбкой и, не дожидаясь последующих объяснений, завалился головой на подушку. Веки его окончательно сомкнулись.
Сны Сомнамбулиста, их содержание и смысл, увы, вне пределов моих суждений.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Следующим утром тело Сирила Хонимена, в результате безнадежной схватки с силами гравитации изуродованное почти до неузнаваемости, было выставлено на всеобщее обозрение. Кратковременная панихида по нему не отличалась особой многолюдностью. Присутствовали лишь близкие родственники да небольшая кучка шапочных знакомых из театра. Мистер Мун меж тем тратил все силы на погоню за химерой. Увы, но по несчастливому стечению обстоятельств он упустил предоставленную ему возможность и в результате неверно оценил ситуацию. Ошибка эта, как оказалось впоследствии, стоила многих невинных жизней.