— Как за две? — пробормотал Иннокентий Иванович и уставился на Альберта, который в эту минуту сделал ему страшные глаза и приложил палец к губам.
Андрей Ефимович, казалось, и не слыхал в смятенности этих слов. Он бросил топор наземь и отступил к забору:
— Эх, да ежели б я зрячий был, разве ж продал? Ни в жисть! Сам бы ездил сюда, на огороде трудился. Участок ведь — тридцать соток! А вода здесь какая… Ключевая! Ты не гляди, что колодец рядом, не поленись под горушку спуститься, холоднющая в роднике там — зубы ломит. Прет, как нарзан, из-под земли. — Он помолчал и отер рукавом рубахи взопревший лоб. — Ежели б Федька хоть летом наезжал сюда по выходным, я б свою половину ему даром отписал. Все же как-никак родились мы здесь; отец да мать с братьями на погосте в землю опущены. Да что говорить… Укропник он! — сказал в сердцах Андрей Ефимович.
— Укропник? — засмеялся Альберт.
— Это я брата Федьку так прозываю. Дом от тещи у него в деревне на Десне: выращивает цветы, рассаду, петрушку-моркушку… Продает на базаре. А ведь работает в Подольске на электромеханическом заводе, слесарь-инструментальщик высшего разряда. Три сотенных в месяц замолачивает. Хоть и родной брат, а за мелочность недолюбливаю его.
— Зато помогает выполнению Продовольственной программы, — заметил дипломатично Альберт.
— Да уж! — хмыкнул саркастически слепой. — У него своя программа — личная. Деньгу копит. Не говорю уж про «Жигули», а небольшой реактивный самолет в точности мог бы купить. Ну да каждому, как говорится, свое… — Он прислушался к отдельному звону ботала за рекой, где пастух гнал по скошенным жнивьям стадо, повертел головой из стороны в сторону, словно встревоженный чем-то, и неожиданно спросил: — Иннокентий Иванович, ты где?
— Я здесь, здесь, — откликнулся тот и заспешил к нему семенящей походкой от крыльца, где еще раз оглядывал придирчиво веранду и крышу, постукивал для проверки по доскам порога. — Кровлю смотрел. Шифер положен прямо на стропила или поверх старого железа? — спросил он с оттенком робости в голосе.
— В крыше, значит, тоже сумлеваешься? — дрогнули брови у Андрея Ефимовича. — Сейчас и ей устроим проверку. — Он вскочил с неожиданным проворством и стал шарить руками по земле, отыскивая топор. — Никола! — крикнул он. — Ну-ка приволоки сюда из сарая лестницу.
— Да отличная кровля, бросьте вы. Зря! — веско сказал Альберт.
— Хорошая кровля, вижу и нисколько в этом не сомневаюсь, я просто так спросил, — оправдывался, забегая впереди слепого, Иннокентий Иванович и растопырил комично при этом руки. Он уже сожалел о столь неосторожно сорвавшемся у него вопросе. — Ну что вы, ей-богу, за человек!.. Слова нельзя сказать. Ведь я покупатель, могу же просто из любопытства поинтересоваться. Беру дом, беру! Согласен!
— Нет, ты уж проверь, — решительно отстранял его слепой. — Твое законное право. Тебе здесь жить. У нас, у Черемисиных, все без обмана…
— Нельзя же так, — миролюбиво и чуть ли не заискивая говорил Иннокентий Иванович. — Какой вы, право… Пойдемте лучше в дом, сядем перекусим.
— Да-да, покупку надо непременно хоть пивом обмыть, — поддакивал Альберт. — А заодно подпишем заготовленные мной бумаги, прежде чем ехать к нотариусу. Контора сегодня работает до трех. Время нельзя терять.
Он выбрал минуту, когда Андрей Ефимович с Николаем вошли в горницу, а они с Иннокентием Ивановичем остались наедине, и с торопливой деловитостью спросил:
— Значит, берете? Сомнений нет?
— Беру, — вздохнул Иннокентий Иванович, чувствуя, что у него снова начинается мигрень. — Кстати, — добавил он, — ведь Андрей Ефимович отдает дом за две тысячи, а вы говорили — три.
— Но вы забыли, что есть еще младший брат Федор, тому надо дать непременно две тысячи. На меньшее не согласен ни в какую, — раздраженно выпалил Альберт. — Все должно оставаться в полнейшей тайне, чтобы после не возникло разногласий. Ваше дело — получить бумаги и заплатить, как договорились. Так согласны, черт возьми?
— Ну что ж… Хорошо, — проронил Иннокентий Иванович. Он чувствовал неловкость положения, неприязнь от сознания, что участвует в обмане слепого. «В конце концов, какое мне до всего этого дело, — пытался успокоить он себя. — Богу — богово, а кесарю — кесарево. Не вмешиваться же мне в их расчеты и устанавливать справедливость! Еще, чего доброго, все сорвется…»
— Значит, так, — подытожил Альберт, раскрывая папку. — Ввиду сложности оформления деревенских домов предпринимаем следующий маневр: каждый из братьев подписывает Иннокентию Ивановичу договор жилого найма домовладения на сто лет. Согласно жилищному кодексу это вполне законно. Да и заверять нигде не надо. В случае чего такой документ имеет юридическую силу. Черкните, Андрей Ефимович, здесь внизу, а я сейчас приглашу двух соседей, которые удостоверят подписями, что текст договора вам, как слепому, зачитан вслух.