— Почему ты заключил, что он именно бывший спортсмен? — перебил я. — Может, просто в свое удовольствие стреляет, набил руку…
— Не исключено. Но какого дьявола ему браконьерить в нашей глуши? Я уже на всякий случай навел справки: ни в Йонишкисе, ни в Шяуляе стрельбой из лука никто не занимается, спортивных секций подобного рода нет. А ехать специально из Вильнюса или Каунаса сюда на ночную охоту — чистейший абсурд! Ей-богу, не возьму в толк, зачем ему все это? Ну убьет он, допустим, оленя, так куда потом столько мяса девать? На себе ведь из леса не унесешь, а продать в окрестностях некому, деревенские жители сразу заподозрят недоброе, сообщат мне первым делом.
— Думаю, что оленина ему ни к чему. Охотится, скорее, ради трофея. Достать сейчас лицензию на рогача не просто, — заметил я. — Ты рога убитого оленя куда дел?
— В сарае лежат. Акт составил, тушу увезли на мясокомбинат.
— Вот и положи их на видном месте у кормушек.
— Думаешь, придет, польстится?
— Как знать, — проронил я. — А вдруг?..
— Ну поймаем его, так ничего ведь не докажешь после. Скажет, валялись, ну и подобрал.
— Это уже другой вопрос. Главное, узнать, кто он?
— Я вот подумываю: а не решил ли кто намеренно попугать? — высказал предположение Альфонсис. — Есть такие в округе, что давно таят на меня зло, мечтали бы выжить отсюда.
— Ты кого-то конкретно подозреваешь?
— Да много ли толку в бездоказательных подозрениях… Третью неделю мучаюсь этой загадкой, ночами почти не сплю, прислушиваюсь к малейшему шороху на дворе. Твой приезд для меня не только радость, но и моральная поддержка. Хотя выслеживать этого типа я не вправе просить тебя… — печально вздохнул он. — Рискованно!
Надо ли объяснять, что продолжил свой рассказ Альфонсис без особого воодушевления; давняя история загадочной смерти графа Нарышкина невольно сплелась у него в голове со странным происшествием в ночном лесу. Кроме того, как я уже говорил, человек он крайне мнительный, к чему располагает постоянное одиночество, и у него незаметно выработалась привычка разговаривать вслух с неким воображаемым собеседником. Впрочем, кому какое дело до его чудачеств. Вернемся к тому роковому дню, когда старый граф выехал на свою последнюю охоту. Услышанное от Альфонсиса я постараюсь передать вкратце и без излишнего сгущения красок, потому что многое, как мне кажется, можно приписать домыслам рассказчика. Хотя я и сам люблю иной раз приукрасить охотничьи истории, но никогда не злоупотребляю вымышленными деталями в ущерб правде.
…Оставшись один в скрадке, граф Нарышкин пребывал в превосходном настроении и не мог даже предполагать о грозившей ему опасности. Он прислушивался с трепетным сердцем к не столь отдаленному реву быков, малейшему треску в чащобе, где глубину леса уже окутывала мглистая вечерняя дымка. День истекал, окрашивая небо тревожными багровыми отблесками заката, солнце почти скатилось в пологую низину за холмами, трава наливалась влажным матовым блеском.
…Как у всякого охотника, чувства графа были в эти минуты особенно обострены, в крови закипал азарт, а все неприятные мысли и осадок после недавнего разговора с бароном Готтерингом отлетели куда-то прочь.
Барон являлся влиятельным деятелем ордена иллюминатов франкмасонской ложи. Организация эта отличалась деспотическим характером, жестким способом воздействия на своих членов, взаимным надзором и шпионством, не брезгуя никакими способами для достижения своих целей. О давней связи Нарышкина с орденом иллюминатов, казалось, все давно забыли. Готтеринг остановился проездом и лишь между делом намекнул в разговоре о необходимости помочь крупной суммой в каком-то новом предприятии. Граф отказался наотрез, хотя причиной тому была отнюдь не его скупость. Барон не настаивал и пожелал ему с самым благодушным видом и мягкой улыбкой на лице счастливой охоты в этот вечер.
…Наконец на поляне показались две оленихи. Они бесшумно вышли из ельника и принялись пощипывать траву, а вскоре следом за ними появился крупный бык с мощными ветвистыми рогами.