Дашутка вышла в коридор. Куковеров снял полуботинки, прилег на постель и в задумчивости прикрыл глаза.
4
Утром деревня провожала две оставшиеся бригады на сенокос, пять уже работало на пожнях. Еще в Прокопьев день, двадцать первого июля, в дальние урочища небольшой баржей-самоходкой завезли сенокосилки, конные грабилки, питьевые бачки, продукты.
На крутике стоял, широко расставив ноги, бригадир Афанасий Малыгин, следил за тем, как грузили снаряжение, поглядывал то на берег, то на реку. С моря шел прилив, надо было поторапливаться, чтоб успеть пройти по отмелым местам за излучиной, где в малую воду проступали песчаные кошки с валунами. Ночью Афанасий с пятью мужиками изловил все же в тундре старого жеребца Голубка, вожака табуна, и привел лошадей в деревню. Часть из них бригадники уже погнали к урочищу Наволоки, где предстояло работать на сенокосе.
День был ясный, солнечный, тихий, как на заказ: чуть бередил гладь реки шалоник, наперебой неслись отовсюду крики чаек…
— Мотька, слетай в избу, прихвати на подоконнике мазь от комаров, — кричала из карбаса раскрасневшаяся, упарившаяся на погрузке молодая бабонька. — Уже жрут, черти, а там, на пожнях, и вовсе растерзают до крови.
— Клавушка, комар, он ведь тоже вкус понимает, — посмеивался моторист Илюха. — Меня так ни один не трогает, хоть стою с тобой рядом.
— Дак конешно — не трогает, горючкой-то весь пропах насквозь, — отвечала она, отмахиваясь от мошкары и хлопая себя по рукам и лицу.
— А ты не бей их, Клавушка, не бей, — проговорил стоявший на берегу Марей. — Летом комара убьешь — решето прибавится, а ежели после Ильина дня — два решета убавится.
…В рыбкооповском магазине в это время шел горячий спор: один из бригадников, Петька Курносовский, приехавший на моторке с покосов, требовал выдачи дополнительно ста банок тушенки и ящика чаю взамен подмоченного. Коптяков тоже пытался уговорить заведующего.
— А чай у нас трехсотый номер, нормальный чай, что еще нужно косарям? Сами подмочили, сами пусть и пьют, а у меня товар сухой. Титьку я им свою еще дать должен, что ли? Могу. И не кричите на меня, хоть вы и председатель, а я вам не подчиняюсь. Пока что не вы командуете в потребсоюзе, а я. — Низкорослый, с геморроидального цвета лицом старичок яростно хлопнул по столу бухгалтерской книгой, так что очки скользнули к кончику его малиново-клубничного носа и чудом удержались только потому, что он вовремя откинул голову назад.
Петька чихнул, готовая вырваться у него брань невольно застряла в горле; смотревшее на него сморщенное лицо старика, словно разделенное двумя ярусами глаз, нижние из которых были сверкающе-слепы, а верхние буровили колючестью стиснутых веками угольков, было строго и вместе с тем комично.
— Нюрка, закрой сейчас же склад! — метнулся заведующий к дверям и стал распекать кладовщицу.
Со стороны колхозного склада два здоровенных парня несли на руках новенькую, бившую в глаза голубой краской малогабаритную сенокосилку французского производства, казалось, пригодную скорее для стрижки газонов. Раздобыл ее Коптяков по случаю, хотел показать: вот, мол, осваиваем новую технику, не жмемся, из Европы достаем, если что понадобится для колхоза.
— Куда ж в нее кобылу запрягать, узка ведь? — заметил ироническим тоном дядя Епифан, которому до всего было дело тут, на берегу.
— Ручная она, катить перед собой надо, дед, — пояснил Марей. — Толкаешь поперед, и весь сказ. Деликатная машинция. Как хошь регулируй ножи. Хошь, тебя сейчас постригу.
— Ладно, стригун… А как сломится она — где запчасть достать? В Сельхозтехнике?
— Ну, ежели сломится, тебя во Францию, дед, командируем. Может, заодно ты оттудова француженку заместо своей старухи привезешь. Они-то, француженки, сговорчивы и любят мужиков, которы с усами.
— Тут для бензопилы «Дружба» цепь никак не достать, а из Франции уж и подавно-то, — покачал головой дядя Епифан. — Бросовы деньги! С виду, конечно, игрушечка красивая, ишь как блестит лаком-то! Трогать ее прямо боязно. Хрупка.
Марей хоть и знал, что новый гость в деревне ночевал у дяди Епифана, но намеренно не стал расспрашивать его ни о чем, чтобы не выдать своего интереса. То, что Куковеров — корреспондент, было известно уже всей Чигре. Разнесла Дашутка весть о том, что будет он писать историю колхоза с первых дней основания. А раз история, то тут никак не миновать ему Марея. Но не напрашиваться же самому на знакомство с ним, лезть на глаза. Это было не в характере Марея, знавшего себе цену.