Проблема превращения, и превращения неизбежного, лишь намечена — но в этом подлинное открытие Короленко, его личный вклад как художника и мыслителя в большую тему русской литературы, тему «русский человек на чужбине».
«И вот ночью Матвею приснилось, что кто-то стоит над ним, огромный, без лица и не похожий совсем на человека, стоит и кричит, совсем так, как еще недавно кричал в его ушах океан под ночным ветром:
— Глупые люди, бедные, темные люди. Нет такой деревни на свете, и нет таких мужиков, и господ таких нету, и нет таких писарей. И поле здесь не такое, и не то здесь в поле родится, и люди иные. И нет уже тебя, Матвея Дышла, и нет твоего приятеля Дымы, и нету Анны! Прежний Матвей уже умер, и умер Дыма, и умерла ваша прежняя вера, и сердце у вас станет другое, и иная душа, и чужая молитва. И если бы встала твоя мать из заброшенной могилы, на тихом кладбище под лозищенским лесом, — то здесь в детях твоих она не признала бы своих внуков… Потому что они не будут похожи ни на отца, ни на тебя, ни на дедов, ни на прадедов… А будут американцы…»
Преданность вере и земле отцов всегда считалась в русской культуре признаком благородства человека, а отречение от них уподоблялось страшному греху предательства, достойному беспощадного осуждения и казни. (Не за то ли покарал Тарас Бульба Андрия?)
Бывший бедный крестьянин из Лозищ, что на Волыни, где еще помнили о «старых правах» и доблестях казачества, в Америке стал зажиточным колонистом — у него есть свой клок земли, свой дом, своя корова и телка. Скоро у него будет и своя жена. Пока ему недостает лишь добрых синих глаз его возлюбленной Анны. Но как говорит один ученый из этого рассказа, «со временем все заменят машины». Даже… синие глаза. Он «новый человек» (чем-то напоминающий Чарлза Бьюмонта в романе Чернышевского «Что делать?»), но почему-то его гложет тоска «по старой родине».
Так заканчивается этот рассказ 1895 года, который Короленко тщательно переработал в 1902-м. И этим рассказом он, старый правдолюбец, один из немногих русских идеалистов, мечтавший, по словам Горького, разбудить «дремавшее правосознание огромного количества русских людей», входил в новый, XX век. Век, чреватый такими катаклизмами и бедствиями, которые многих и многих наших соотечественников лишили родного крова, и, оказавшись за рубежом, они пережили драму людей без языка и без родины. В отличие от героя Короленко, не все они смогли «поменять кожу» и сменить русские мечты на европейскую или американскую веру. Многие мучились, страдали, проклинали судьбу, лелеяли надежду вернуться на родину и гибли на чужбине…
Человек рожден для счастья. Но оно у него одно и лишь на родине. Одно на всех. Так понимал жизнь и судьбу человека Короленко, и не случайно Матвей Лозинский припоминает слова инженера Нилова и начинает постигать их подлинный смысл: «На родине мне хочется того, что есть здесь… Свободы своей, понимаете? Здесь мне хочется родины». Соединить все достижения человеческого гения с родной национальной культурой, достижения мировой цивилизации с преданиями, нравами Отечества — вот в чем истинное счастье человека. Русского человека.
Сон Макара
Святочный рассказ
I
Этот сон видел бедный Макар, который загнал своих телят в далекие, угрюмые страны, — тот самый Макар, на которого, как известно, валятся все шишки.
Его родина — глухая слободка Чалган — затерялась в далекой якутской тайге. Отцы и деды Макара отвоевали у тайги кусок промерзшей землицы, и, хотя угрюмая чаща все еще стояла кругом враждебною стеной, они не унывали. По расчищенному месту побежали изгороди, стали скирды и стога; разрастались маленькие дымные юртенки; наконец, точно победное знамя, на холмике из середины поселка выстрелила к небу колокольня. Стал Чалган большою слободой.
Но пока отцы и деды Макара воевали с тайгой, жгли ее огнем, рубили железом, сами они незаметно дичали. Женясь на якутках, они перенимали якутский язык и якутские нравы. Характеристические черты великого русского племени стирались и исчезали.