Никита возбужденно глянул на Колю-Толю. Никита тоже на генеалогии помешан. Барон!
— Ну... так плывем? — взволнованно произнес Никита.
— «Плывем»? — я показал на сладко спящих в мягком пуху бурлаков. — Вон, основная движущая сила общества вповалку лежит!
Никита яростно глянул. Ярость эта его знакома мне. Я и в его-то аристократическом происхождении сомневаюсь, и это бесит его...
— Ты вообще ни во что не веришь! — заорал на меня.
Видимо, плохо выспался.
— Счас сделаем! — Коля-Толя произнес.
Вот они теперь друзья! А я кто? Безродный изгой, никому не интересный, духовно пустой.
— Идем! — Коля-Толя скомандовал. Аристократические замашки уже бушевали в нем. Ко мне это приглашение вряд ли относилось, но я пошел... Нужен же двум генералам мужик?
Мы прошли по пуховому ковру (в пуху желтели мелкие семечки), прошли под низкой аркой в сырой, просевший к середине двор, через еще более низкую арку — в совсем крохотный второй двор с облупленным флигелем и занимающей весь его фасад широкой каретной дверью. В глухом углу двора, где никогда не бывало солнца, сохранился серый тощий сугроб: середина вытаяла, и теперь он напоминал крыло.
— Вот... — озираясь, произнес Коля-Толя взволнованно. — Тут такая шпана жила! Все в зоне нынче. Я один уцелел. Ну — благодаря бате, конечно... этому, — добавил он. Явно расстроен их ссорой был. — Ну ладно! — Утер глаза.
Дверь на грязных чугунных петлях медленно повернулась, и мы вошли под тусклые своды. Щелкнул выключатель. Так вот где его рай! Коля-Толя, оказывается, автомобилист! Но главное его увлечение, похоже, — механика, а не езда, у нас так в основном и бывает: ржавый корпус «запорожца» стоит осями на кирпичах, вокруг масса запчастей. Полки, стеллажи — все заставлено.
— И наш подшипник тут есть? — проговорил Никита.
— Вашего тут ничего нет! Есть мое! — Звериный оскал капитализма проступил в нем.
— А катер — чей? — озверел и Никита.
— Ну катер... наш, — на некоторые социалистические уступки Коля-Толя все же шел. — Я ж лучший автомеханик в Коломне был! — Больше его волновали собственные переживания. — Пока не начался этот бардак!
А я-то считал, что это, наоборот, он виновник перемен.
— Да... жизнь обломала меня! — произнес Коля-Толя скорбно, имея тут в виду многое, в том числе и недопроявленный аристократизм.
У Никиты тоже все смешалось. По женской линии матери Никита барон, барон Бьердерлинг — один из них установил, как утверждал Никита, памятник Пржевальскому в Александровском саду. По отцу мама — Гнучева. Фамилия полицмейстера, в честь которого мост через Мойку на Невском назывался одно время Полицейским. Коля-Толя тоже аристократ... в худшем случае — незаконный, сброшенный в таз на воде. Приемный отец его — оглохший молотобоец-коммунист... Папа Никиты, Аркадий Дубрович, не пришедший с войны, — еврей по национальности... Все тут наше, родное сплелось... Так куда же нам плыть?
Коля-Толя, однако, решительно снял со стеллажа подшипник, протер рукавом.
— Все! Сейчас поплывем!
Мы пошли обратно.
— Ты соображаешь, нет? — попридержав Никиту, я зашептал: — Чтоб человек из таза нами командовал! Куда мы поплывем?
Ус Никиты задергался... «Ты вообще не веришь ни во что!» Все ясно!
Вперед, значит? Аристократические замашки до добра не доведут... «Два мудреца в одном тазу отплыли в страшную грозу...» Да чего уж там — два! Трое!
Мы спустились на катер. Стук молотка по железу не разбудил бурлаков. Мы разъяли крестовину, гибко соединяющую части карданного вала, выколотив из пазов оси старого подшипника, вколотили новый, снова зажали стопорными кольцами... Плывем!
Никита ткнул грязным пальцем в кнопку. Двигатель заработал. Почти уже забытый звук!
Вдруг из-под арки показалась женщина, медленно шла к нам, переваливаясь на опухших ногах.
— Погодь! — проворчал Коля-Толя.
Мы долго ждали, пока она подошла к парапету, ряду чугунных нулей. Приспущенные простые чулки, бесформенное тело в какой-то рясе, тройной подбородок и — маленькие, добродушнейшие глазки.
— Клавдея Петровна! — отрекомендовалась она нам.
— Ну — это мать моя... вроде, — буркнул Коля-Толя.
Слово «вроде» не рассердило ее.
— А... — произнес Никита.
— На вот — возьми хоть! — Она заботливо протянула через перила прозрачный пакет. В нем проглядывали веревка и мыло. Странный подарок сынку!