Толя радостно бежал, не оглядываясь назад. Ему казалось, что сейчас случится волшебство: он придет домой, мама обнимет его, и он снова станет мальчиком. «Я вернусь домой!» – радостно думал Толя. Он представлял свой любимый клубничный пирог, который мама пекла из свежих ягод на каждый его день рождения. Но Толя не догадывался, что июль уже давно прошел…
Щенок бежал, узнавая окружающую местность. Вот он дуб, парк, аллея, а за ней дом. Желтый забор, клумба, ну точно, его дом! Как быстро он добрался! Неловко поднявшись на порог, Толя стал скрести синюю дверь.
Дверь отворилась. За ней показалась белая, сливавшаяся с облицовкой дома, худая, болезненная женщина. Это была мама, от которой осталась только тень.
«Гав, гав, гав!» – виляя хвостом начал Толя, пытаясь сказать «Мама, мама, это я, Толя!».
Женщина опустилась на землю. Она поняла то, что сказал щенок. Её кинуло в дрожь, она побледнела ещё сильнее. Посмотрев минуту на него, она безутешно зарыдала.
«Я безумна, иди, малыш, иди к себе… Прошу, уходи…!» – плакала мама. «Ты бы очень понравился моему сынишке…» – последнее, что сказала она, прежде чем встать и закрыть дверь.
Толя не мог поверить. «Я же видел, она меня поняла! Разлюбила?», «А может просто не узнала?», «Неужели стал ненужным?» – эти мысли крутились в голове бесприютного песика. Он ещё долго скреб дверь, но ему больше не открывали. На улице становилось всё темнее и холоднее, теплый день сменила промозглая ночь. Октябрь уверено вторгался в ворота города. Шелест листьев впервые был таким пугающим. Ворона, сидевшая на березе, нагло каркнула. «Тебе здесь больше не рады» – говорило её карканье. Толя в последний раз дотронулся лапой до двери и ушел.
Щенок долго брел по безлюдным мрачным улицам. Неприветливые люди, изредка встречавшиеся, казались Толе ужасными монстрами. Один пьяница, долго вздоривший с прохожим, обратил внимание на щенка. «А ты что здесь снуешь!» – еле державшийся на ногах пьяница кричал собаке. Толя был напуган. Человек топнул ногой. Толя испугался, заскулил и спрятался под лавкой. Щенячий вой слышали многие, такие же, неведь зачем снующие люди, но ни один не помог. Он не мог больше идти. Всё было зря. «Лучше бы я вовсе исчез… Ну почему я так мал и слаб? За что мне всё это?» – Толя задавал вопросы сам себе, но не находил на них ответа. Он поджал хвостик и уснул.
«Эй, Толя… Ты меня слышишь?» – разбудил сладкий голос. Толя открыл глаза и увидел перед собой ту самую цирковую колдунью. «Это я, Вайолка. Я увидела, как тебе тяжело и пришла поговорить с тобой.»
Он молчал.
«Ты обещал простить меня, помнишь? – продолжала цыганка, обличенная на сей раз в оранжевое. – Не печалься, скоро всё наладится. Так было нужно. Пойми, не всё, что происходит, нами желанно. Я должна была это сделать, позже, ты всё поймешь. Знаю, что ты не веришь моим словам, но я хочу, чтобы ты помнил, что всё всегда заканчивается хорошо. Мама не разлюбила тебя. – Колдунья улыбнулась и сделала шаг назад. – Боль из-за потери сына сделали её глухой к чужим мольбам, как тех прохожих сегодня в сквере. Несчастье обезоруживает нас. Она совсем одна. И пусть кажется, что она опустила руки, твоя мама всё ещё ждет тебя. Так и ты не сдавайся, даже если ветер слишком силен.»
Колдунья сделала ещё пару шагов назад и растворилась в воздухе. Толя открыл глаза. Это был всего лишь сон…
Толя услышал невнятное, раздражающее бормотание. На лавке сидела чудаковатая старушка. На ней были резиновые сапоги и огромная красная шляпа. Она что-то говорила себе под нос. Щенок вылез из-под лавки и сел напротив неё. Немного погодя, старушка все же увидела его.
– Э-э… Какие у тебя глаза добрые… Но грустные. – сказала старушка, рассматривая Толю. – Рыбьи глаза у собаки, экая бессмыслица… Глаза, как у внучки моей. – она перевела взгляд в сторону и помолчала. – Лизонька моя болеет. Чем, одному Богу известно. А раньше, бежит, вся искрит, хороша девчушка. – мечтательно, с расстановкой говорила старушка. – Лежит сейчас, ест да спит. Единственная, кто могла помочь, в трауре, уж четвертый месяц пошел. Сынишка пропал… А моя Лиза всё ждет, когда, её, бедную, мою хрупкую девочку, кто-то спасет… Где же ты? – задрожал, прерывистый от страдания, мучительный «клич».
Она замолчала.
«Четыре месяца? Но как… Я уже должен был бы пойти в школу сейчас. Я пропал так давно?» – слабость одолела собачий дух. «Лиза, Лиза, Лиза…» – крутилось имя в его голове, оно было таким знакомым и неуловимым, как воспоминание из детства. Толя заскулил.