Цзя Чжэн простерся на полу и молил мать о прощении. Но матушка Цзя, даже не взглянув на него, подошла к лежавшему на скамье Баоюю и издала горестный вопль. Госпожа Ван и Фэнцзе принялись ее утешать. Вошли девочки-служанки, попытались поднять Баоюя.
– Мерзавки! – обрушилась на них Фэнцзе. – Неужели не видите, что он не может идти? Несите сюда плетеную кровать!
Служанки бросились во внутренние комнаты, принесли широкую плетеную кровать, уложили Баоюя и понесли в покои матушки Цзя.
Цзя Чжэн, огорченный тем, что расстроил мать, вышел следом за ней и госпожой Ван. Только сейчас он понял, что переусердствовал в наказании. Госпожа Ван то и дело восклицала:
– Сынок, родной! Лучше бы ты умер, а Цзя Чжу остался в живых, не пришлось бы мне тогда думать, что моя жизнь прошла даром! Не покидай меня! Ты – единственная моя надежда! Несчастный сынок мой! Некому тебя защитить!
Цзя Чжэн совсем пал духом и уже раскаивался в содеянном. Он снова попытался утешить матушку Цзя, но та, глотая слезы, сказала:
– Если сын не хорош, надо его наставлять, а не бить! Что ты за нами плетешься? Хочешь собственными глазами увидеть, как мальчик умрет?
Цзя Чжэн растерянно покачал головой и поспешил удалиться.
Возле Баоюя хлопотали тетушка Сюэ, Баочай, Сянлин, Сянъюнь, брызгали на него водой, обмахивали веером. На Сижэнь никто не обращал внимания, и она, обиженная, незаметно вышла из комнаты, подозвала мальчика-слугу и приказала ему разыскать Бэймина, чтобы узнать, что произошло.
– За что его наказали? – спросила служанка у Бэймина, когда тот явился. – А ты тоже хорош, не мог предупредить!
– Меня, как назло, там не было! – оправдывался Бэймин. – Я узнал уже, когда отец принялся бить нашего господина! Примчался туда, а мне говорят, что все это из-за актера Цигуаня и сестры Цзиньчуань!
– А как отец дознался? – удивилась Сижэнь.
– Про Цигуаня наверняка Сюэ Пань сказал, он давно его ревнует к Баоюю. Подослал какого-нибудь мерзавца, чтобы тот оклеветал Баоюя перед отцом. А про Цзиньчуань рассказал, конечно, третий господин Цзя Хуань. Слуги об этом толковали.
Выслушав Бэймина, девушка была почти уверена, что он говорит правду. Когда она вернулась в дом матушки Цзя, люди все еще хлопотали возле Баоюя.
Отдав необходимые распоряжения, матушка Цзя приказала отнести Баоюя во двор Наслаждения пурпуром и уложить в постель, что и было тотчас исполнено. Затем все постепенно разошлись.
Только сейчас Сижэнь подошла к Баоюю, чтобы прислуживать ему, а заодно расспросить о случившемся.
Если хотите узнать, что рассказал Баоюй и как она его выхаживала, прочтите следующую главу.
Глава тридцать четвертая
Итак, матушка Цзя и госпожа Ван ушли. Тогда Сижэнь села на кровать к Баоюю и со слезами на глазах спросила:
– За что тебя так избили?
– Ну что ты спрашиваешь? – вздохнул Баоюй. – Все за то же! Ой, как больно! Погляди, что там у меня на спине!
Сижэнь стала осторожно снимать с него рубашку. Стоило Баоюю охнуть, как она замирала. Прошло много времени, прежде чем она наконец раздела его.
– О Небо! – вскричала Сижэнь, увидев, что и спина и ноги Баоюя сплошь в синяках и ссадинах. – Какая жестокость! – Она не переставала ахать, приговаривая: – Слушался бы меня, ничего не случилось бы! Счастье еще, что кости целы! А то остался бы калекой!
Появилась служанка и доложила:
– Пришла барышня Баочай.
Сижэнь быстро накрыла Баоюя одеялом. В тот же момент на пороге появилась Баочай. Она принесла пилюлю и сказала Сижэнь:
– Вот, возьми. На ночь размешаешь ее с вином и сделаешь примочки, кровоподтеки быстро пройдут!
Она протянула пилюлю Сижэнь и с улыбкой спросила брата:
– Как ты себя чувствуешь?
– Немного лучше, – ответил Баоюй, поблагодарил сестру и пригласил сесть.
Баочай заметила, что глаза его, против обыкновения, широко открыты и держится он спокойнее, чем всегда.
– Надо было слушаться, тогда не случилось бы такого несчастья! – покачав головой, со вздохом произнесла Баочай. – А как расстроены бабушка и матушка, да и мы все…
Баочай осеклась, опустила глаза и густо покраснела.
Баоюй уловил в ее речах искренность и глубокий смысл. Баочай ничего больше не сказала, так и сидела, потупившись, едва сдерживая слезы, теребя пояс. Не передать словами робость, смущение, жалость, которые отразились на ее лице!
Баоюй был так тронут, что забыл о собственных страданиях и подумал:
«Мне пришлось вытерпеть всего несколько палочных ударов, а все так жалеют меня, так волнуются! Нет предела моей благодарности и уважения к ним! Моя смерть была бы для них настоящим горем! Но ради них я готов без сожаления отдать жизнь и разом покончить со всеми мирскими заботами».