— Успокойся, — мягко сказал Джон. — Мы догоним их и накажем. А тебя возьмем в наше селение, и будешь жить у меня, как мать.
— Как мать, — прошептала Кэлена, — мать горя и потерянных детей…
Джон вышел из яранги и коротко рассказал о случившемся.
— На глаза старухе пока не показывайтесь, — попросил красногвардейцев Джон. — Пусть успокоится.
— Очевидно, часть пастухов белогвардейцы вынудили уйти вместе с ними, — рассуждал вслух Тэгрынкеу. — Далеко им уйти не удалось. Они где-то поблизости.
— Кэлену я возьму к себе, — сказал Джон. Тэгрынкеу молча кивнул. Лицо его стало жестким и непроницаемым. Он еще раз оглядел разоренное стойбище и горько сказал Джону:
— А ярангу с останками погибших надо сжечь.
К вечеру старуху удалось уговорить, что те люди, которые теперь пришли, ничего общего не имеют с белогвардейцами, и она пошла, ковыляя позади отряда, и часто останавливалась передохнуть. Джон шел рядом с ней, и они, бывало, даже теряли из виду отряд, который вел впереди Тэгрынкеу.
На одной из остановок Кэлена спросила Джона:
— А что ты без оружия идешь?
— Никогда в человека не стрелял, наверное, не смогу, — виновато ответил Джон.
— И даже когда твоих детей будут резать и колоть острыми ножами? — спросила старуха.
— Тогда смогу, — твердо сказал Джон.
— Но ведь может случиться так, что начнут с чужих детей, а потом доберутся до твоих, — сказала Кэлена, и Джону от этих слов стало неловко.
Тэгрынкеу почти не поднимал голову от земли, ведя отряд прямо по следу. Не прошло и четырех дней, как впереди показался дым, а за ним и две яранги.
— Вы со старухой пока останетесь здесь, — сказал Тэгрынкеу Джону, — а мы окружим бандитов и заставим их сдаться.
— Ты что же, считаешь меня наравне со старухой? — с обидой в голосе сказал Джон.
Тэгрынкеу смутился:
— Я не то хотел сказать… Понимаешь, старуху одну бросать опасно, мало ли что может с ней случиться? Ведь когда будут судить бандитов, она будет живым свидетелем.
— Она может остаться и одна, — ответил Джон. — Дайте мне оружие, и я пойду вместе с вами.
Тэгрынкеу распоряжался так, словно был самым опытным военачальником. Он велел отряду рассредоточиться и подходить к ярангам скрытно, широким фронтом.
Джон чувствовал возбуждение. Оно было неуместным, и он силой воли старался отогнать его, успокоиться. Но оно все больше охватывало его, словно Джон шел на моржей, залегших на лежбище…
Тэгрынкеу, слегка пригнувшись, осторожно ступал по кочкам и громким шепотом говорил Джону:
— За ярангами начинается нагорье. Оттуда нет пути никуда. Ильмоч всегда останавливался в этих местах. Если белогвардейцы побегут туда, их там ждет верная смерть…
Залп был совсем негромким. Когда охотятся за китом, гром выстрелов стоит над морем. А тут несколько нестройных щелчков пригнули отряд к земле, кинули на кочки Тэгрынкеу и Джона.
— У тебя на плече кровь! — закричал Тэгрынкеу.
Только после этих слов Джон почувствовал боль. Как же он не заметил пули? Он помнил только удар о землю, когда падал рядом с Тэгрынкеу.
Красногвардейцы открыли ответный огонь.
Тэгрынкеу подполз к Джону и осмотрел рану.
— По-моему, неглубоко, — заметил он и приказал: — Ползи обратно.
— Нет уж! — со злостью ответил Джон. — Если уж я начал воевать, то никуда не уйду!
Тэгрынкеу оторвал полу камлейки и плотно перевязал рану Джону.
Красногвардейцы короткими перебежками приближались к ярангам.
Теперь пятеро оставшихся белогвардейцев, отстреливаюсь, отделились от стойбища и быстро уходили по отлогому склону. Перевалив через каменную гряду, они прекратили стрельбу: то ли берегли патроны, то ли решили не терять время и скорее уходить.
Тэгрынкеу остановил отряд.
— Сами идут к смерти, — коротко сказал он, глядя вслед уходящим.
В полутьме яранги женщины возились у очага и мирно разговаривали между собой. Джона удивило это спокойствие. Но по взглядам он догадался, что женщины поначалу ничего не поняли, может быть, даже решили, что пришли другие бандиты. Но одна из женщин, которая хорошо помнила его, вдруг всплеснула руками и сказала подругам:
— Глядите — Сон!
— Не только я, — сказал Джон. — Вместе с нами и Кэлена.
Женщины со страхом переглянулись между собой.
— Кончились ваши страдания, — проговорил Джон. — Больше разбойники в ваше стойбище не вернутся, — зовите ваших мужчин и возвращайтесь в старое стойбище.
И вдруг словно прорвалась плотина, женщины зарыдали и в один голос наперебой принялись рассказывать о пережитом.
Из оленьего стада возвратились напуганные мужчины, которым долго пришлось растолковывать, что кошмар кончился.
— В кровавое стойбище мы не вернемся. Страшно там. Дети не могут видеть такое, — заявили пастухи. — И бандиты могут вернуться.
— С вами пока останется часть отряда, — обещал Тэгрынкеу. — Будут охранять вас. Но брошенные яранги надо сжечь.
Обратный путь был недолог.
Старая Кэлена не отходила от Джона. На привалах она осторожно разматывала бинт, подкладывала какие-то травы, шептала заклинания.
— Круг замкнулся, — сказала она, когда покаялись яранги Энмына. — Ты, Сон, снова пришел ко мне, израненный белыми людьми. Я же пришла к морским жителям, анкалинам. Больше в тундру мне не вернулся.
На рейде Энмына стоял пароход, Берег был завален выгруженными товарами, бревнами, досками для строительства новой школы.
Обилие товаров, новый вельбот, моряки, которые дружелюбно разгуливали по селению и наотрез отказывались торговать, — все это было так необычно и ново, что страшный рассказ о кровавых событиях в стойбище Ильмоча не привлек большого внимания энмынцев.
Пароход решил уйти от надвигающихся льдов. Впереди была зима, полная новых забот и тревог.
В яранге Джона Макленнана поселилась Кэлена и пришлась по душе всем ее обитателям, словно только ее и не хватало здесь для полного счастья в жилище.
Джону пришлось принимать весь разгруженный товар. Все это богатство накрыли брезентом, часть товаров в ярангу к Орво. Новый торговец вот-вот должен был приехать в Энмын.
— Лавку построите следующим летом, — распорядился Тэгрынкеу. — Пусть пока торгуют в школьном доме, когда там нет занятий.
Антон пытался было протестовать, но Тэгрынкеу быстро уговорил его.
Замерзло море. Обозначились тропинки на льду и на свежем снегу, а торговца все не было, ипоэтому время от времени джон в присутсвии членов Совета вскрывал товары и выдавал нуждающимся, что им требовалось. И записывал взятое.
Хотя лежбище ничего не дало жителям Энмына, но голода пока не чувствовалось: нерпы было много, и каждая семья успела сделать порядочный запас мяса. Охотникам даже удалось выложить приманку в тундре.
День убывал, темнее становились ночи. Темнота усиливалась низко висящими тучами, и снегопад не прекращался.
Благодаря заботам Кэлены, плечо Джона быстро зажило и о ране ничто не напоминало, а слова Кравченко о том, что Джон получил рану в борьбе за революцию, запали в душу Джона.
Возвращаясь с промысла, Джон заставал Пыльмау и Кэлену, ухоженных детей и серьезного, очень озабоченного Яко, который по вечерам старался читать незнакомые русские стихи, которые сам наполовину понимал и пытался растолковать домочадцам, пользуясь пояснениями Антона Кравченко.
— Как хорошо, что с нами поселилась Кэлена! — сказала как-то Пыльмау.
— Да, я тоже доволен, — ответил Джон. — Она тебе много помогает.