Что я сделал потом, догадаться нетрудно: ворвался в саклю, заорал: «А-а-а!» и выпустил весь рожок в эту мразь. Им всем хватило одной очереди. Блондинка-невольница после первых моих выстрелов сразу упала на пол и не пострадала, а когда я отстрелялся, бросилась мне на грудь и, заливаясь горькими слезами, начала благодарить меня как своего спасителя. Я расспросил блондинку — где находятся остальные и как они вооружены, после чего, перезарядив автомат и взяв с собой еще один, вышел из сакли, к которой уже сбегались прочие бандиты. Я ударил по ним с двух рук, и они начали падать, как подкошенные. Мои пули настигали их везде, я не давал им пощады, а тем, кто оказывался ранен, а не убит, все равно не удавалось остаться в живых: за мной шла блондинка-невольница и методично всаживала каждому пулю в затылок из тяжелого черного пистолета.
Когда все было кончено, я смог наскоро перекусить и выпить горячего чаю. Но и эту скромную трапезу мне пришлось скомкать, ибо блондинка торопила и подгоняла, нервно повторяя одно и то же: «Сейчас сюда приедет Ахмад, сейчас сюда приедет Ахмад!»
Я поинтересовался — кто этот Ахмад, и блондинка сказала, что Ахмад самый большой любитель блондинок в этих горах, что недавно в одном городе на море он устроил драку в ресторане, где он и его люди, часть из которых были только что нами убиты, избили некоего молодого человека, а потом изнасиловали его девушку, красивую блондинку. И я понял, что случай вывел меня на обидчиков моего братишки и его любимой, а, следовательно, и на моих обидчиков. И я перезарядил автомат, чтобы встретить Ахмада во всеоружии, но блондинка-невольница сказала мне, что она, как отличник боевой подготовки, прекрасно управляет вертолетом, что — более того — вертолет, на котором был привезен груз героина, ее вертолет, что на этом вертолете ее и захватили в плен, когда она прилетела из расположения части в дружественный аул за местным напитком «арак» для офицеров, молодых и неопытных.
И тогда мы с ней бросились к вертолету, она завела вертолетный двигатель, мы взмыли ввысь, и тут я увидел огни летевших к поместью машин. Вертолетчица зашла на цель, я изготовился к стрельбе и раздолбал из гранатомета все машины и машину Ахмада вместе с самим Ахмадом и его друзьями и родственниками в говенные крошки, расхерачил все напрочь, после чего мы вернулись к поместью, я спрыгнул на землю, прицепил к крюку гору героина и тогда мы улетели окончательно, прочь, прочь, прочь!»
8
Несколько минут после окончания рассказа все находившиеся в парилке молчали, переглядывались и похмыкивали. Первым решился на вопрос бедолага, которого давно обработал вызванный врач и которого под белы руки ввели где-то к середине рассказа Половинкина-второго.
— Ну и как вертолетчица? — спросил бедолага, поправляя повязку на лбу. — Ты ей... этого, как его, ну, одним словом, а?
Все рассмеялись. Громче всех смеялся Половинкин-второй, который, отсмеявшись, честно признался, что они, стоило блондинке посадить вертолет в прибрежной зоне, метнулись друг к другу и сплелись и предались любовным занятиям, и оба испытали огромное блаженство.
Половинкин-второй, предвосхищая другие возможные вопросы, сказал, что героин был им обменен на питание для детских домов и пособия для малоимущих, но весь героин ушел дальше на Запад, а ведь был предназначен для нашей молодежи, для которой он построил часовню и ночной клуб с варьете, бильярдом и боулингом.
Половинкин-первый был, пожалуй, очарован рассказом больше других. В рассказе ему, конечно, понравились достоверные детали и меткие наблюдения, но главное было в том, что даже судьба и случай выступали на стороне Половинкина-второго. Все один за другим выходили из парилки, а Половинкин-первый по-прежнему сидел на своем месте, низко склонив голову, с выражением горькой печали на лице. Только раз судьба и случай были на его стороне: когда он встретил Абуянчикову, встретил и защитил, полюбил и познал. Но больше никогда, нигде случай ему не помогал, ему не способствовал, и Половинкин чувствовал себя обделенным.
Ужин, устроенный Половинкиным-вторым для своих гостей, был просто великолепен. Его простота была такова, что являла собой верх изысканности: большие серебряные блюда с отварной осетриной, овальные ведерки с зернистой икрой, рассыпчатый картофель, сливочное, чуть прослезившееся, масло, хорошо охлажденная водка, клюквенный сок со льдом, свежий ароматный черный хлеб под огурчики-корнюшоны и нежнейший белый — под икорку. Все просто упивались и объедались, Половинкин-первый, оказавшийся за столом рядом с бедолагой, методично выскребывал ложкой одно ведерко за другим, опрокидывал в себя одну рюмку за другой. Столь явная резвость не скрылась от внимания Половинкина-второго, который предложил однофамильцу выпить на брудершафт. Что и было исполнено к обоюдному и всех гостей удовольствию. После чего Половинкин-второй постучал серебряной вилкой по своему бокалу и попросил тишины.