И тогда Половинкин-второй начал свой очередной рассказ...
13
«После возвращения домой из поездки на север мне отдохнуть не удалось. Сразу навалились дела — и братишка был по уши в долгах: пришлось разбираться с его кредиторами, — и сестра, которая стала владелицей сети массажных салонов, успела нагрубить разным начальникам, отказавшись платить им взятки: пришлось идти к этим начальникам, слишком большим для того, чтобы не платить, за сестру извиняться и деньги все-таки давать. Да и в моих делах не было должного порядка. Кое-кто явно хотел прибрать к рукам недавно купленный мною банк, продажная журналюга написала статью, будто во время организованных мною гастролей вместо столичной «звезды» выпустили на сцену двойника, проблядушку из сестриного массажного салона, хотя мне, по сути, что «звезда», что проблядушка — все едино, лишь бы в кассу поступали деньги, а еще один налоговый полицейский начал ходить за моим бухгалтером и предлагать тому продать меня с потрохами. Так что я оглянулся по сторонам и понял, что куда не кинешь — всюду клин, и надо как-то так исхитриться, чтобы все проблемы решились в мою пользу. И я решил поехать за бугор повидаться с теми ребятами, с которыми сидел на зоне и которые теперь жили во всяких шале и кастлах, в Швейцариях да Англиях, и которые оттуда держали хорошие дела.
Я вылетел первым классом, укрыл ноги пледом, заснул, а проснулся от того, что выла сирена, мигали лампы, бегали стюардессы, а из динамика пилот убеждал пассажиров будто отказ двух двигателей не так уж и страшен, что и на оставшихся мы преспокойно долетим. Не долетели! Я посмотрел в иллюминатор: мы падали в море, темно-синие воды его приближались с огромной скоростью. Я почувствовал, что это последние мгновения жизни, что через пару минут в жилы зальется морская горькая вода, и ничего сделать я не смогу: придется смириться и принять смерть достойно, без соплей. Вокруг меня, кстати, соплей было предостаточно: все выли, стонали, визжали. Кто-то ругал пилота, кто-то Господа Бога, кто-то президента страны. Кто-то вспоминал мамочку, кто-то своих детей, кто-то — тетю Хесю, наследство которой теперь уже точно уплывет какому-то Вадику. Я же укрылся пледом с головой, стиснул зубы, сжал кулаки. Умирать не хотелось, но не было выбора.
Удар был страшным, но я не умер, ничего не повредил, а, сбросив с себя плед, обнаружил, что меня вместе с креслом выбросило из самолета, который разломился пополам и медленно погружался в воду. В иллюминаторах я увидел лица тех, кто оставался внутри, увидел, как кто-то пытается выбраться через тот пролом, из которого выбросило меня, но помочь не мог — я сам тонул, мне самому надо было доставать спассредства и думать о будущем. И через несколько мгновений я уже сидел на маленьком надувном плотике и был готов зажечь сигнальный огонь, а самолет погрузился в воду и утонул вместе со всеми пассажирами, и с тем несчастным, кто уже никогда не получит наследство тети Хеси.
Вокруг было безбрежное море. Ни кораблика вдали, ни берега, но подул ветерок, и мой плотик начало все сильнее и сильнее сносить от места падения самолета. Я пытался подгрести назад — ведь спасатели должны были прибыть именно на это место! — но сил моих не хватало. Вконец вымотавшись, я упал на днище плотика, забылся сном, а открыл глаза лишь от того, что кто-то тряс меня за плечо.
Меня трясла какая-то голая баба! Здоровая, высокая, с большими сиськами, с длинными распущенными волосами. Абсолютно голая! Я, конечно, сразу подумал, что меня вынесло на нудистский пляж, но, как оказалось, на всем пространстве морского берега никого, кроме голой бабы, не было! Я вылез из плотика, попытался с ней заговорить по методу «твоя-моя» — мол, я — потерпевший самолетокрушение, но баба только мычала и хватала за одежду, явно собираясь меня раздеть. Я бы и сам разделся, но в кармане пиджака был бумажник с «гринами», кредитная карта, паспорт. Я раз отвел ее руку, два, но она не отставала, а все мычала, да скалила зубы. Одним словом, надоела она мне страшно, и я, еще раз оглянувшись по сторонам, дал ей бокового. Она тут же склеила ласты, ткнулась мордой в песок. А я — по бережку, по бережку, и — к кустикам, за которыми начинались какие-то холмики-дюны.