Немалый интерес представляют женские образы романа. В большинстве своем они обрисованы в самых привлекательных тонах, наделены не только традиционными женскими достоинствами — красотой, чувствительностью, преданностью, но и умом, образованностью, многими талантами. С особенной симпатией изображена Хун — самая близкая подруга героя, не просто возлюбленная, но и опора в ратном деле и в семье. Гетера из зеленого терема, она обнаруживает высокие душевные качества, выказывает и силу чувства, и силу характера. Пройдя науку у даоса Белое Облако, она превращается в бесстрашную и многомудрую воительницу, во многом содействуя победам минского оружия. Мудрю и скромно ведет она себя в семейной жизни, помогает каждому, кто обделен судьбой.
В романе действуют и другие гетеры, и почти все они вызывают доброе отношение. Здесь следует отметить, что в тогдашней Корее гетеры (кисен) занимали своеобразное положение. Официальный статус их был, разумеется, низок, но такая профессия требовала умения вести с гостем тонкую беседу, слагать стихи, петь под собственный аккомпанемент, — словом, предполагала довольно высокий образовательный уровень, недоступный не только простой кореянке, но и большей части девиц из знатных семей. Это влекло к ним мужчин из разных слоев общества, включая самых высокопоставленных, создавало им широкую известность, а порой позволяло войти в качестве наложницы или младшей жены в дом вельможи.
В огромном доме Яна есть и своя возмутительница спокойствия, нарушительница норм семейного уклада. Это фигура, достаточно часто встречающаяся в корейской средневековой повести, но там обычно речь идет о красивой наложнице, злоупотребляющей доверием главы семьи и преследующей жену. Здесь же в этой незавидной роли выступает вторая жена героя, та самая дочь министра Хуана, на которой Ян Чан-цюй не хотел поначалу жениться. А красавица наложница становится жертвой безжалостных преследований, которые направляются матерью госпожи Хуан, еще более злой, коварной, завистливой и корыстолюбивой, чем дочь (примечательно, что присущая последней ревность, которая в наше время могла бы вызвать читательское сочувствие, в романе резко осуждается: в полигамной семье ревности не должно быть места). Правда, в конце повествования Хуан — конечно, не без воздействия потусторонних сил — раскаивается и возвращается на путь благопристойности. И все же следует подчеркнуть: автор избирает отрицательных персонажей главным образом из «высших сфер», отдавая свои симпатии людям скромного и даже «низкого» происхождения.
В заключение о некоторых художественных особенностях «Сна в Нефритовом павильоне». Стремясь, по-видимому, избежать монотонности и однообразия, автор на протяжении внушительного по объему романа много раз меняет темп повествования. То оно, насыщенное динамизмом, как бы несется вскачь, то становится неторопливым, утопая в подробных описаниях или рассуждениях на самые различные темы, или же перемежается стихами различных жанров. Как уже отмечалось, в описаниях внешности героев, битв, походов, гаданий, сновидений часто встречаются идущие от фольклора своеобразные клише, стандартизированные обороты. Они выполняют определенную эстетическую функцию, придавая изложению эпически-сказовый характер. Но есть и явно излишние повторы, необязательные с точки зрения развития действия детали, поэтому в переводе сделаны небольшие сокращения.
Другой характерной чертой романа, свойственной и многим другим произведениям средневековой литературы Дальнего Востока, является обилие упоминаемых в тексте имен исторических и литературных персонажей, буддийских и даосских небожителей, героев мифов и преданий. Предполагалось, что читателю знакомы все эти имена и связанные с ними факты или легенды не хуже, чем автору, и одно лишь упоминание о них вызовет у читателя соответствующие, определенные ассоциации. Иное дело читатель современный, тем более иноземный. Попытка переводчика или комментатора раскрыть все аналоги и намеки, все объяснить, приведет только к разбуханию текста или справочного аппарата. Кроме того, не все упоминаемые имена н названия удается идентифицировать уже потому, что в оригинале отсутствуют их иероглифические обозначения. Впрочем, это касается большей частью уподоблений типа «герой поступил так-то и так-то, как в свое время поступил имярек». Комментарии могут добавить к тому, что уже ясно из самого уподобления, лишь биографические или литературные сведения об этом малоизвестном «имярек», что вовсе несущественно для понимания текста нашими читателями. О действительно же известных персонажах необходимые краткие сведения приводятся в комментариях и словаре имен.
Теперь нам остается лишь пригласить читателя в волшебный «Нефритовый павильон» и выразить надежду, что ему будет интересно познакомиться с этим своеобразным произведением корейской классической литературы, его героями, его миром образов, чувств и представлений.
Глава первая
О ТОМ, КАК ЗВЕЗДНЫЙ КНЯЗЬ ВЭНЬ-ЧАН ЛЮБОВАЛСЯ ЛУНОЙ ИЗ НЕФРИТОВОГО ПАВИЛЬОНА И КАК С ВОРОТ ЮЖНОГО НЕБА БОДИСАТВА АВАЛОКИТЕШВАРА БРОСИЛА НА ЗЕМЛЮ ПЯТЬ ЖЕМЧУЖИН
Двенадцать павильонов в Нефритовой столице,[12] и в одном из них, Нефритовом, обитают вознесенные на небо поэты. Из этого чудесной архитектуры павильона вид открывается великолепный: с западной стороны — на Дворец Познания, с восточной — на Дворец Простора и Стужи,[13] и, куда ни глянь, радуют взор совершенством формы и цвета легкие беседки и многоярусные терема. Однажды Нефритовый владыка повелел украсить павильон и устроил в нем пир для своих подданных. Заиграла небесная музыка, запестрели одежды небожителей. Наполнив небесным вином кубок из драгоценного камня, владыка поднес угощенье Великому поэту, Звездному князю Вэнь-чану,[14] и попросил его сложить стих о Нефритовом павильоне. Поклонился Вэнь-чан и, не оторвав кисти от бумаги, начертал:
Так понравились владыке стихи Вэнь-чана, что он приказал увековечить их на стене павильона и прочитал их вслух раз, и другой, и третий… Но вдруг помрачнел, повернулся к Повелителю Севера Тай-и[19] и говорит:
— Хорошие стихи сочинил Вэнь-чан, но зачем вспомнил он о людях? Такая досада! Огорчил нас сегодня самый молодой и самый любимый подданный!
Тай-и в ответ:
— Видел я, Вэнь-чан разглядывал землю, и лицо его светилось от радости, будто у земного человека, достигшего богатства и знатности. Может, послать его ненадолго в мир людей, чтобы узнал он его и впредь слышать о земле не захотел?
Владыка с улыбкой кивнул и, встав, чтобы удалиться с пира к себе во дворец, молвил Вэнь-чану:
— Сегодня красивая луна, останься в павильоне полюбоваться ею!
Вэнь-чан проводил государя до колесницы и вернулся в павильон. Стояла осень, пора седьмой луны. В золотых листьях клена, украшавших павильон, шелестел ветерок, ярко блестела Серебряная Река,[20] и всего два-три облачка плыли в бескрайнем небе. И тут с северо-востока появилась черная туча, а с нею — громовая колесница, в которой восседал Дракон, хозяин Северного моря.
12
Нефритовая столица — по даосским верованиям, местопребывание верховного божества, называемого ниже Нефритовым владыкой (Юй Хуаном). Нефрит, так же как лотос и жемчуг, — символ чистоты и непорочности.
13
Дворец Познания — образ, пришедший в даосизм из буддийской мифологии: место, где пребывают существа, познавшие суетность земных желаний. Дворец Простора и Стужи — одно из названии Луны.
14
Вэнь-чан — божество одноименного созвездия, составляющего часть нашей Большой Медведицы. По даосским представлениям, все звезды и созвездия, а также стороны света, вершины гор, моря, озера, реки и т. д. являются олицетворением соответствующих божеств, каждое из которых наделено определенными функциями. Так, Вэнь-чан покровительствует литературе и ученым.
15
«Из радуги яркий наряд…» — название мелодии песни и танца, по легенде услышанной императором Сюань-цзуном в Лунном дворце.
16
Луань — волшебная птица с разноцветными (по другой версии — красными) перьями, на которой летают небожители.
18
Красный холм — блаженный остров, на котором не заходит солнце; его обитатели не знают смерти.