Когда искра перестала поджигать фитиль "Zippo", Иван обмотал шарфом голову, чтобы согреть замёрзшие уши, и уселся в сугроб. В три глотка допил "Camus". Не закусывал. Апельсин и вторую бутылку решил поберечь.
Жаль, прикурить теперь было не от чего, однако постепенно это перестало Ивана беспокоить. Холода он больше не чувствовал. Хотелось надеяться, что от коньяка. Так или нет, но по телу растеклось тепло, а вместе с неожиданным теплом наступило и полное безразличие. Настолько полное, что молодой человек даже не слишком удивился, когда вдруг слева от себя услыхал раздавшееся из темноты:
- Хенде хох!
Повернув голову, Иван не без труда различил бородатую физиономию в треухе, что высунувшись из-за толстого берёзового ствола, поглядывала на него с явным подозрением.
- Чего? - переспросил плохо соображавший Иван.
- От те раз! - удивился незнакомец, покидая своё укрытие. - Никак русский? А я подумал - германец.
- Да, русский я, русский! - молодой человек вдруг осознал, что совсем было угасшая надежда на спасение, не только возродилась, но и обрела плоть. - Меня Иваном зовут!
- О как, стал быть!.. - мужик, судя по всему, ещё пребывал в сомнении. - А, на вид так вылитый германец. И платок на бабий манер повязан, и шанелка куцая, и обувка хлипкая... Их тут надысь много по лесам помёрзло.
- Послушайте, - Ивана больше волновала собственная судьба, нежели неведомых германцев, - Вы дорогу знаете?
- Знаю, - кивнул мужик.
- А, куда?
- А, куда тебе надо? Я тута все дороги знаю.
- Да, мне бы хоть до какого-нибудь жилья добраться. Заблудился я.
- До жилья, говоришь, - мужик подёргал себя за бороду. - Ну, а эта дорога, - кивнул он на злосчастную тропинку, - Чем тебе плоха?
Иван нервно хохотнул.
- Вы не поверите! Я по ней этой ночью трижды ходил. Все по своим же следам, и каждый раз выходил на эту проклятую поляну!
- Ты проклятиями-то не больно разбрасывайся! - одёрнул его незнакомец. - А, поверить - поверю. Отчего ж не поверить. Это тебя, паря, стал быть, леший по лесу водил.
- Леший?!.
Иван хотел возразить, однако припомнив ночные свои скитания воздержался. Кто его знает, что в этой глуши водится. Может, и впрямь леший.
- Он самый, - закивал мужик. - Тебе, чтобы из лесу выбраться, уважить надо бы хозяина.
- А как?
- Известно как. Пирогом его угостить. Махорки да самогончику не пожалеть. Есть у тебя пироги-то?
- Нет, - мотнул головой Иван.
- Так я и думал, - вздохнул мужик. - Ну кто ж в лес без пирогов-то ходит?! А самогон с махоркою есть?
- Тоже нету.
- Вот тогда и морозь зад в сугробе!
Мужик сплюнул сердито и вроде бы собрался уходить, чем не на шутку встревожил Ивана. Мигом вскочив на ноги, он, замерзшими пальцами рванув замок кейса, протянул вторую бутылку "Camus" и початую пачку "Winston".
- У меня, вот, коньяк есть! - взмолился молодой человек. - И сигареты!
Мужик остановился, принял то и другое, оглядел прищурившись, и лихо свернув пробку, одним глотком выпил сразу полбутылки. Даже не поморщился. Облизнулся только.
- Ничего квасок, - одобрил он. - Пахучий.
Сунув бутылку за пазуху, и вытащив оттуда же трубку, незнакомец набил её табаком из двух выпотрошенных сигарет. Иван ошалело глядел как тот прикуривает... запалив трут огнивом.
Когда густой дым рассеялся в морозном воздухе, мужик длинно сплюнул и скорчил недовольную мину.
- Дрянной у тебя, Ваня, табачок. Ну да, у нас тут с махоркою-то прям беда. Так что, стал быть, сойдет. Ладно, выворачивай наизнанку свою шанелку, да обувку с одной ноги на другую перекинь.
- Зачем?! - растерялся Иван.
- Затем, что положено так.
Иван ни в коем случае не считал себя знатоком русского фольклора, однако теперь смутно припомнил, что прежде слыхал когда-то о такой примете.
Решив не перечить чудаковатому незнакомцу, он сделал как тот велел, и хоть чувствовал себя донельзя глупо, ни возмущаться, ни ворчать не стал. В конце концов - наплевать. Лишь бы выбраться из проклятущего леса!
Мужик, окинув взглядом Ивана, кивнул довольно, улыбнулся щербато да желтозубо, и поманив его пальцем, шагнул на утоптанную стёжку.
* * *
Переобутые туфли нещадно жали, но не смотря на это, идти вслед за бородатым мужиком оказалось неожиданно легко. Ноги больше не проваливались в снег, да и сама тропинка отчего-то перестала петлять меж деревьев, став вдруг прямою как авеню.
На ходу Иван быстро согрелся. Перспектива сгинуть в лесу, вроде бы, уже не угрожала, и оттого, должно быть, вернулась способность нормально соображать.
- Простите, - окликнул он мужика, - А как Вас зовут?
- Не прощу, - отозвался тот не замедляя хода и не оборачиваясь. - Чего ты меня всё на "Вы" кличешь? Я тута один, не считая тебя.
"Тыкать" незнакомцу, который, к тому же, явно старше, было немного неловко, однако, раз уж ему так комфортнее, то почему бы и нет. Тем более, кто знает, какие нравы в этой глухомани.
- Ну хорошо, - согласился Иван. - Как тебя зовут?
- То-то. А, звать меня можешь... да, хоть бы, Ерофеем Фомичом.
Имя-отчество звучали патриархально, однако, после огнива удивления уже не вызывали.
Попытавшись поравняться со своим провожатым, Иван прибавил шаг. Тщетно. Только запыхался. Мужичок шел вроде бы и не быстро, но догнать его никак, почему-то, не выходило.
- Ерофей Фомич! - оставив попытки, вновь окликнул его Иван. - А, вот ты про немцев говорил.
- Про кого?
- Ну, про германцев.
- Говорил, - не стал отрицать Ерофей Фомич.
- А, это что же, те германцы, которые здесь во время войны были?
- Они самые.
- Как же так? - Иван и не пытался скрыть сомнения в голосе. - Ты что же войну помнишь? Она же закончилась давно, а ты говоришь, что они тут недавно ходили.
- Хм... - мужичок, кажись, призадумался. - А, когда война-то закончилась?
Молодой человек аж присвистнул.
- Так, уж лет семьдесят как!
- Тьфу, ты! - обернулся через плечо Ерофей Фомич. - И чего ты мне голову морочишь? Недавно и есть.
Иван сразу не нашёлся что ответить, а потом уже не успел - неожиданно тропа вывела их из лесу... на злосчастную поляну.
Он едва не взвыл от досады! Впрочем, в следующую минуту, приглядевшись, понял что ошибся.
Низкое зимнее солнце не успело ещё выглянуть из-за елей, однако предрассветная серость уже позволяла сносно разглядеть окружающую действительность.
Поляна и впрямь походила на прежнюю, но все же, ею не была. Стёжка теперь не обрывалась больше на опушке, а вела дальше через снежную целину и упиралась в приземистый неказистый домишко, что приютился с другого края.
Ерофей Фомич всё так же резво засеменил по тропинке и молодой человек поспешил следом.
Близость жилья придавала сил, однако с каждым шагом Ивана всё более одолевала тревога. То, что он издали принял за небольшой дом, при ближайшем рассмотрении таковым не являлся. Да, что там - дом! Даже определения вроде "хибара", "халупа" или "лачуга" были к нему едва ли применимы. Землянка, разве что.
Строение располагалось к лесу задом, к Ивану передом, и перед этот представлял из себя фасад из неотёсанных брёвен высотою, возможно, чуть более метра. Двускатная крыша, застеленная древесною корой, обоими краями упиралась в землю, расчищенную, впрочем, от снега. Пожалуй, лишь это обстоятельство, да ещё дым из каменной трубы позволяли рассматривать убогое сооружение, как жилище. Ну, или по крайней мере, как обитаемое место.
При этом, сам собою возникал вопрос - кто в двадцать первом веке, не где-нибудь в глухой тайге, а в европейской части России может обитать в лесной землянке? Может староверы? Вряд ли. Они-то, как раз, разбежались кто по таёжным просторам, а кто и вовсе по заграницам. Ну, в любом случае, староверы - далеко не худший вариант. Эти ребята, вроде бы, в целом безобидные. А, вот вдруг тут хоронятся от цивилизации какие-нибудь невменяемые сектанты? Или, одичавшие бомжи? А, что они, интересно, тут едят? Уж не заблудившихся ли беспечных и наивных горожан? Откуда тут горожане зимой? А, они их с осени заготавливают. Грибников. Насолят в бочках, им на всю зиму и хватает...