А знать политические последствия смерти диктаторов может быть важно. Бесли и Кудамацу рассматривают такой вопрос: как сказывается на экономических успехах страны внезапная смерть лидера? И снова в диктатурах разброс сильнее: иногда вслед за смертью следует резкое ускорение темпов экономического развития — так было после смерти Иосифа Сталина, Рафаэля Трухильо, Мао Цзэдуна — или снижение до нуля. Забегая вперед — работа Бена Джонса и Бена Олкена о последствиях неожиданных смертей политических лидеров обсуждается в следующей главе, — можно сказать, что радикальное изменение экономических показателей после такой смерти — лучшее подтверждение теории о «роли личности в истории». Бесли и Кудамацу приводят многочисленные примеры случаев того, что в диктатурах с устойчивым и достаточно широким селекторатом переход власти после покушения или инсульта у лидера был достаточно плавным.
Те диктаторы, которых никто не мог сменить — селекторат состоял из одного человека, — только мешали экономическому развитию своей страны. За пятьдесят лет люди чуть ли не во всех странах мира стали жить вдвое лучше — и только кубинцы сейчас живут так же, как в конце первой половины прошлого века, в последние годы правления Батисты. Стабильность режима Кастро, как и стабильность династии Кимов в Северной Корее, обернулась неспособностью обеспечить хоть какое-нибудь экономическое развитие. Однако о Кастро — или, точнее, о том, что ждет Кубу после его смерти, — разговор пойдет отдельно.
НАШИ ПЕРСПЕКТИВЫВ 2001 году сотрудники ЦЭФИРа, центра прикладных исследований при Российской экономической школе, выпустили небольшую брошюру, в которой для России был намечен «мексиканский путь». Речь шла о том, что после децентрализации 1990-х это возможный способ государственного строительства для нашей страны. Неизвестно, прочел ли кто-то в правительстве эту брошюру, но удивительно, насколько точно следовало дальнейшее развитие событий мексиканскому сценарию. Только, в отличие от Мексики, централизация проходила вокруг администрации президента и крупнеиших россииских корпораций, а не вокруг партии. Так или иначе, сложившийся режим напоминает скорее авторитаризм с относительно широким селекторатом, чем демократию или «классическую» тоталитарную диктатуру. И значит, можно задать вопрос — соответствует нынешняя организация власти стандартам «успешной диктатуры» или нет?
Конечно, хорошо было бы точно знать: какой у нас «селекторат»? Если это — узкая группа, условно говоря, бывших и нынешних сотрудников органов безопасности, то «логика политического выживания» — так называется теория Буэно де Мескиты, которую развивают Бесли и Кудамацу, — подсказывает, что в течение многих лет у руля страны будут стоять одни и те же люди. А именно «силовархи», как назвал наших «олигархов в погонах» американский политолог Дэн Трейсман. Они будут держаться за власть до тех пор, пока вместе с режимом не сменится и селекторат.
Если же «группа Путина» — лишь одна из возможных, чью политическую судьбу определяет более широкий круг — чиновничий аппарат плюс крупный бизнес, то режим, возможно, просуществует десятилетия. Устойчивость его будет зависеть прежде всего от способности периодически сменять тех, кто находится у власти. Это вовсе не всегда проходит безболезненно, даже если сам переход обходится без крови — и наш Никита Хрущев, и китайский лидер Чжао Цзыян после отстранения от власти провели остаток жизни под домашним арестом. Так что интересно, как получится у нас на этот раз.
РОСТ ПОСЛЕ СМЕРТИ
Во времена президентства Франклина Делано Рузвельта, самого долгого в американской истории, рассказывали такой анекдот. Большой босс каждое утро покупает газету, смотрит на первую страницу и, не разворачивая, выбрасывает ее. Так происходит каждый день, пока продавец, наконец, не спрашивает: зачем он, собственно, покупает газету? «Я смотрю, нет ли некролога». — «Так некрологи печатаются в середине газеты, а не на первой странице — это все знают!» — восклицает продавец. «Не беспокойся, сынок, — отвечает капиталист, — тот, которого жду я, будет на первой».