В это время в кафе вошел высокий мужчина с легкой проседью. Это был брюнет южного типа с порядочным брюшком. Его осанистая манера держаться, равно как и строго выдержанный костюм, выдавали человека, принадлежащего к состоятельному и благовоспитанному классу.
Он автоматически сиял цилиндр и занял место около Софьи Владиславовны. По всему было видно, что это завсегдатай кафе, так как без его заказа ему уже несли серебряный кофейничек, маленькие круглые булочки и сливочное масло. Мальчишка тотчас принес большую газету.
Слегка кивнув головой в знак благодарности, господин южного типа с жаром принялся вчитываться в содержимое газеты. К немалому изумлению Софьи Владиславовны, она уловила заголовок: «Новое время». Теперь было ясно: он выходец из России.
Софья Владиславовна почувствовала, что на нее пахнуло чем-то родным и дорогим ее сердцу.
Господин вскоре положил газету и принялся за кофе. Он ел и пил с большим аппетитом. По-русски. Потом он стал оглядываться, и взор его упал на Соньку.
Он подбросил монокль и поймал его левым глазом. Потом взор его скользнул по соседнему столику, за которым сидела измученная праздной ночью компания. Он скорчил гримасу и отвернулся к Софье Владиславовне, которая не без намерения улыбнулась.
Продолжая пить кофе, он не спускал глаз с Софьи Владиславовны. Когда она встала и, рассчитавшись с кельнером, направилась к выходу, господин поспешил за ней.
Софья Владиславовна вышла на улицу и заняла место против кафе «Виктория». Пять минут спустя господин встал рядом с нею.
— Вы, видимо, иностранка? — заговорил он на хорошем немецком языке. Но в его выговоре звучал академический язык, а не берлинский жаргон. Таким языком говорят преимущественно русские немцы или же русские, изучавшие немецкий язык с самого детства.
Софья Владиславовна хотя и говорила по-немецки, но с явным еврейским акцентом.
— Вы — русский.
— А почему вы догадались?
— Да это очень просто. Вы читали «Новое время».
— Так и вы русская?
— Не совсем. Я из юго-западного края, но говорю по-русски.
Теперь разговор продолжался на русском языке, и Софья Владиславовна почувствовала себя, как в Шклове.
Полчаса спустя они уже беседовали как старые знакомые. Господин Темирбабов предложил покататься по городу. Новые модные постройки Берлина приятно ласкали взор наблюдателя.
— Вот здесь я живу, — сказал Темирбабов, указывая на представительный подъезд. Он пристально взглянул на Софью Владиславовну.
— А я — в «Централь-отеле».
— Вы не зайдете?
— Отчего же нет, — бойко ответила Сонька.
Темирбабов с широким гостеприимством раскрыл двери и пропустил вперед даму. Квартира Темирбабова состояла из трех комнат. Она была меблирована с изысканным европейским вкусом. Большой светлый кабинет был выдержан в стиле ампир. Вся мебель из красного дерева и золоченой бронзы, картины в ампирных рамках, штофная материя с ампирными рисунками.
— Простите, я вас на минутку оставлю, — и Темирбабов игривой походкой направился в соседнюю комнату.
Софья Владиславовна профессионально осмотрелась. Она обратила внимание на железный сейф, вделанный в капитальную стену прямо над письменным столом. Она приметила и замок, видимо, открывающийся с помощью пароля, как и сундучок Юлии Пастрана.
Вошел Темирбабов. Вслед за ним внесли бутылку вина, бокалы, фрукты. Это было рейнское вино хорошей марки.
Темирбабов щедро разливал вино, любезно чокался с Софьей Владиславовной и пил за приятное знакомство.
Вообще он держал себя чрезвычайно корректно и ничем не напоминал берлинского ловеласа. Сонька кокетничала, жеманилась, цедила вино сквозь зубы и притворялась, будто совсем не любит алкогольных напитков.
— Напрасно вы не любите вино, — укоризненно заметил Темирбабов, глядя на нее масляными глазами. — Водку, я понимаю, можно не любить. Она тяжело ложится в нервную систему, угнетая даже настроение, сокращая нашу жизнь. Но вино, в особенности такое чудесное, как рюдис-геймер, даже полезно. Оно способствует пищеварению, дает настроение и поднимает жизненный тонус.
Беседа становилась более и более интимной. Софья Владиславовна уверила Темирбабова, что она замужем, но рассорилась с супругом и выехала за границу.
— Вы, значит, разочарованы жизнью? — спросил он.
— Я теперь смотрю на жизнь иначе, чем несколько лет назад. Тогда я питала ко всему человечеству особую любовь, доверчивость, но сейчас никому не верю.
— Такой пессимизм не соответствует вашему возрасту. Вы только вступаете в жизнь, а пессимизм плохой спутник на этом трудном пути земного существования. Без оптимизма жить нельзя. Надо верить даже под страхом разочарования.
Софья Владиславовна загадочно улыбалась, но ничего не отвечала. Разговор принял слишком назидательный характер. Она не понимала и половины выражений научного свойства. Темирбабов принял, однако, это молчание за признак согласия с его взглядами и продолжал увлеченно развивать свою теорию:
— Надо жить для жизни. Надо радоваться жизни, надо вкушать те наслаждения, которые дает каждый день природа своими яркими лучами, красивыми зрелищами и ощущениями, которыми полна вселенная.
Доктринерствуя, Темирбабов незаметно подливал вино в бокал Софьи Владиславовны, которая теперь уже не цедила, а пила большими глотками.
— Я вас научу жить, — продолжал поучать собеседник, — если вы будете меня слушать, то вскоре станете смотреть на мир иными глазами.
Софья Владиславовна притворилась, будто вино на нее сильно подействовало. Она начала пьяно хихикать. Темирбабов пересел на диван к ней поближе, схватил ее руку, жадно стал целовать.
— Что это вы делаете, дерзкий! — залепетала Софья Владиславовна с капризной жеманной улыбкой.
Но это еще больше разожгло мужское любопытство Темирбабова, который вдруг заключил ее в свои мягкие, пахнущие вином и табаком, объятия. Софья Владиславовна вырвалась, приняла обиженный вид и стала глазами искать шляпку.
— Что вы, что вы! — воскликнул Темирбабов. — Простите, если я вас обидел. Но вы такая очаровательная женщина, такая чудная распустившаяся роза, что я не устоял от соблазна.
Но Софья Владиславовна упрямо надела шляпку.
— Нет, я вас не отпущу! Выпейте хотя бы кофе, и я провожу вас домой.
— Мне некогда. Мне надо писать письма, — сухо отговаривалась Сонька. Ей стало противно. Но после долгих просьб и уверений она, однако, осталась, согласившись выпить чашку кофе.
— Я сам вдовец, — как бы оправдываясь, заметил Темирбабов. — Овдовел я давно, лет так около десяти. У меня в России никого не осталось. Я теперь живу бобылем в Берлине — тут жизнь дешевле и приятнее, чем в Петербурге.
— У вас не было детей?
— Была дочь, но она умерла. Вот я вам сейчас покажу карточку.
Он подошел к сейфу.
Сонька что есть силы, напрягла зрение. Темирбабов набрал код «Магдалина»!
«Опять эта „Магдалина“, наваждение какое-то», — мелькнуло в головке Софьи Владиславовны.
Щелкнул замок, дверца открылась. Темирбабов достал альбом и положил его на письменный стол, приглашая Софью Владиславов ну полюбоваться портретами.
— Вот это моя покойная жена, это друг дома, это моя замужняя сестра, а мальчуган — мой племянник. Правда, славный мальчик?
— Умное лицо у мальчика, — согласилась Софья Владиславовна.
— А вот эта маленькая девочка — моя дочь. Вылитая мать, не правда ли?
Господина Темирбабова охватили грустные воспоминания. Он замолчал. Софья Владиславовна рассеянно перелистывала альбом.
— Не будете ли вы добры приказать, чтобы мне принесли стакан воды?
— О, сейчас!
И Темирбабов с неожиданной для него легкостью бросился в соседнюю комнату. Сонька подскочила к сейфу, увидела на полке туго набитый бумажник, быстро схватила его, сунула за корсаж и приняла прежнюю позу. Темирбабов вернулся со стаканом. Софья Владиславовна взглянула на часы, зевнула.