Более-менее интересное начиналось в Синей комнате, галерее декоративного искусства. Кэролайн, может, и не занимали портретики и пейзажики, однако ей всегда нравилось смотреть, как обставляют дома другие люди.
В конце дня, когда закрывались двери музея, большие потолочные огни гасились; зажженными оставались только лампочки над картинами. Правда, когда Кэролайн вошла в Синюю комнату, не горели и они.
Потянувшись за фонариком, другой рукой Кэролайн сняла рацию с пояса и произнесла в микрофон:
– Эй, Мини, в Синей комнате что, питание нарушено?
Секунду спустя приглушенный голос произнес в ответ:
– Да нет, свет горит, я четко вижу тебя на экране.
А в чем дело?
Кэролайн удивленно моргнула. Включив фонарик, она удивилась еще больше: из рассеивателя ударил лучик света длиной всего в четверть дюйма.
Дальше он тонул в чернильной тьме.
– Тут темно, хоть глаз коли.
– Ничего такого не вижу, Кэролайн.
Она прошла чуть дальше в глубь комнаты. Пользы от фонарика по-прежнему не было никакой.
Резко похолодало, Кэролайн вздрогнула, поежилась.
– Мини, ты что, кондер включил?
– Кэролайн, на дворе январь. Кондер до первого мая включать запрещается.
– А, верно. – Кэролайн и забыла о правилах пользования кондиционером, хотя, с другой стороны, устроилась она сюда работать поздней осенью. Кондиционер при ней не включали, и, само собой, правила вылетели у нее из головы. – Все равно, какого черта… Уходи!
Кэролайн сама не заметила, как развернулась и устремилась назад, в Зеленую комнату. Приказ бежать прозвучал у нее в голове!
Кэролайн замотала головой, словно пытаясь прогнать неведомый источник голоса.
– Мини, быстро включай сигнализацию! В Синей комнате что-то не так!
– На экранах ничего нет. Ты ломишься из Синей просто так, без причины. Что там у тебя?
– Я загляну, проверю, – вызвался Педро.
– Да, знаю, звучит как бред! – прокричала Кэролайн, не в силах успокоиться. Она сделала несколько быстрых вдохов-выдохов. – Кто-то велел мне бежать.
– Кэролайн, – с нажимом произнес Кайл, – нет там ниче…
Голос Кайла затих, и когда пауза затянулась секунды на две, Кэролайн позвала в рацию:
– Мини, что там?
– Я… бред какой-то. Одна из витрин открывается сама собой.
– Каролина, – позвал Педро, – я у дальнего входа. Ничего не вижу. Тут сплошная тьма.
Отяжелевшие ноги отказывались идти обратно к Синей комнате.
– Нет, это бредятина какая-то, – произнес Кайл, чуть не крича. – Вижу комнату на мониторе, отчетливо вижу. Педро, вон ты стоишь у дальнего входа. И витрина – витрина открывается сама собой… Черт возьми, крест вылетел из нее!
– Крест? – переспросила Кэролайн. Если память не подводит, этим крестом наградили какого-то героя Американской революции. Или Франко-индейской войны? Половина экспонатов в Синей комнате относилась к тем двум конфликтам, а история занимала Кэролайн еще меньше искусства, вот она и путала все.
– Я вхожу, – сказал Педро. – Эй, кто здесь? Не двигаться! Мы вызвали полицию, и… ауууууугх!
Внезапный крик вывел Кэролайн из ступора, и она помчалась к Синей комнате. Правда, бег в последнее время не входил в число любимых занятий, и она споткнулась и упала. Ощутила горький привкус во рту, жжение в горле. Кое-как встала на ноги, гадая: что такого могло произойти с Педро? К чему такой душераздирающий крик?
– Педро? – проорал в рацию Кайл. – Педро, в чем дело? Кэролайн, все камеры вырубились. Я ничего не вижу!
– Полицию вызвал?
– Только сигнализацию включил.
– Долго же ты. – Встав наконец, Кэролайн вошла в Синюю комнату.
Тьма исчезла, и светильники над витринами вновь освещали экспонаты – все, кроме креста. Витрина, в которой ему надлежало храниться, опустела.
Впрочем, Кэролайн этого практически не замечала. Все ее внимание было приковано к тому, что она увидела на полу.
По мраморным плитам были разбросаны части тела Педро: голова – на одной из витрин, туловище – в середине зала, руки – в разных концах помещения, ноги – на другой витрине.
Крови было на удивление мало, хотя опыт общения с мертвецами – несмотря на гибель сына и мужа – у Кэролайн имелся не очень богатый.
Кэролайн сама не знала, почему не кричит. Почему не орет в рацию, не убегает, как поступил бы на ее месте любой другой. Она же молча пялилась на голову Педро.
Бессмыслица какая-то. Грэг уже был законченным алкоголиком, когда врезался в грузовик. Джамал уже был наркоманом, когда получил пулю в затылок. Но Педро… Всего несколько секунд назад она говорила с ним, он был жив. Несправедливо…
Кэролайн не сразу заметила, что крест парит в воздухе.
Комната опять погрузилась во тьму. С одной стороны, Кэролайн даже обрадовалась: не стало видно останков Педро, однако тут снова похолодало, и она ощутила… чье-то присутствие. Словно тьма обрела плоть.
Бред, конечно, но Кэролайн чувствовала, как тьма сжимается вокруг нее. Сдавливает ей горло, не дает дышать. На шею как будто накинули петлю. Кэролайн не могла ни сглотнуть, ни втянуть в легкие ни капли воздуха.
Из рации раздался крик Кайла:
– Скажите уже кто-нибудь, какого дьявола тут происходит?!
Это было последнее, что услышала Кэролайн. Когда она наконец набралась храбрости, чтобы закричать, в шею вонзилось нечто холодное.
Не успела Эбби Миллс войти в спальню, как зазвонил телефон. Работать они закончили поздно; Эбби подбросила Крейна до лесного домика Корбина и отправилась к себе. Жутко хотелось спать.
– Ну, Крейн, если это ты, берегись у меня… – Она осеклась, увидев на экране незнакомый номер.
– Миллс, – ответила Эбби, поднеся телефон к уху.
– Лейтенант Миллс? Это офицер Ван. Простите, я вас не разбудил?
– Разбудили бы, если бы позвонили на пару минут позже.
– Прошу прощения, мэм, но сержант велел сразу звонить вам, если случится нечто из разряда секретных материалов.
Помассировав переносицу, Эбби спросила:
– Что у вас?
– Происшествие в музее Кортландтов, в Тарритауне. У нас тут… э-э… жуткое месиво. Три трупа. Не просто тела – расчлененка!
Эбби метнулась на кухню, где забрала кожаную куртку, бесцеремонно брошенную на спинку стула.
– Выезжаю. И передайте сержанту: Малдер и Скалли – это прошлый век.
– Вообще-то, – виноватым голосом произнес Ван, – это мое сравнение. Я когда-то обожал Джиллиан Андерсон.
– Спасибо, офицер Ван. Скоро буду.
Заехав сперва за Крейном, Эбби отправилась к музею, который некогда был особняком Кортландтов. Они поселились в этом викторианском каменном доме, перебравшись в Тарритаун в конце девятнадцатого века. Сейчас перед зданием стояло с полдюжины патрульных машин; сине-красное мерцание мигалок било по глазам, отражалось в ночном небе. Тут же стоял фургон патологоанатомов.
Заметив у дверей музея детектива Косту, Эбби поморщилась.
– В чем дело, лейтенант? – спросил Крейн, выбираясь из салона машины.
– Это Лиза-Анна Коста. В дела вцепляется мертвой хваткой, а консультантов терпеть ненавидит.
– То есть помощи коллеги-офицера и консультанта она будет рада от всей души, – сухо констатировал Крейн.
Эбби невольно улыбнулась.
– Не знаю почему, но мне становится легче от осознания, что сарказм был в моде еще в восемнадцатом веке.
Заметив Эбби, Коста устремилась прямо к ней. Полы ее плаща развевались на встречном холодном ветру.
– Ты-то здесь какого черта делаешь, Миллс? Это Тарритаун, и дело – мое.
– Это я позвонил ей, – ответили слева от Эбби. Обернувшись, она увидела полицейского азиатской внешности. Должно быть, офицер Ван. – Нас проинструктировали: если происходит что-то странное, сразу звонить этим двоим.
Коста раздраженно ткнула пальцем в его сторону.
– Придется серьезно поговорить с вашим сержантом. А вам, Сонная Лощина, – снова обратилась она к Эбби и Крейну, – здесь ловить нечего. Повторяю: дело мое, так что возвращайтесь по домам, отоспитесь и завтра все узнаете из «Джорнал ньюс». Ясно?