Зато знаком Наташе. Она наблюдает в дыру в железном заборе Андрея, как Андрей борется с борщевиком. Мы наблюдаем вместе с ней, выглядывая из перезревших яблок. Триммер орет так, что нам закладывает уши, но за работой Андрея наблюдать приятно: он водит машину с точностью стилиста. А он стилист? Нет, но мог бы им стать. Он мечтал в детстве, на самом деле. Зонтики борщевика ровным ковром ложатся на землю. Андрей в белой льняной рубашке с коротким рукавом, рубашка расстегнута, на белых хлопковых перчатках остаются зеленые пятна. Слышен запах пота и чего-то вроде керосина. Наташа кладет пальцы в рот и слегка их слюнявит. Она мечтает о жизни, которая начнется у них с Андреем, когда тот наконец откроет газету с ее рассказом. Но их совместная жизнь начнется раньше, чем она думает. Мы садимся на провода и наблюдаем, как она меняется. Мы обсуждаем. Нас целый парламент. Но теперь стало поздно.
Если бы в нас было больше нежности, все могло быть по-другому.
Утром Андрей замечает еще один борщевик. Он огромный, зонтик нависает прямо над участком. Спросонья Андрей не понимает, потом осознает: борщевик вырос на участке соседки, поэтому он не сразу увидел. Андрей кличет соседку, но ему никто не отвечает. Алена просит Алешу принести ей цветок. Алена говорит, так поступают настоящие рыцари. Алеша тянет из гаража стремянку, прорывая в черноземе жирную борозду. Алеша потеет и дует себе на лоб, чтобы было не так жарко. Он ставит стремянку и берет в руки секатор. Когда он режет зонтик борщевика, ему кажется, что он слышит плач. Алеша не обращает внимания и представляет, словно он рубит голову дракону. Потом он несет цветок Алене, а Алена дарит его папе. Спасибо, солнышко, говорит Андрей, с неудовольствием раздумывая, что теперь от срезанного зонтика участок усеяло новыми семенами борщевика. Алена улыбается, глядя на папу большими зелеными глазами.
Говорят, пеструшку Дженни недавно выловили на трассе. На ошейнике был записан номер, но на звонок никто не ответил.
Мы могли бы действовать по-другому. Сейчас мы это знаем. Мы ползем по чернозему, глотаем его крупинки вместе с семенами. Мы пытаемся остановить борщевик, но теперь слишком поздно. Мы уходим глубже под землю, уплываем вниз по реке, улетаем глубже в рощу. Мы становимся самим ветром, чтобы забыть, что нас могло быть больше. Заносчивые, высокомерные, глухие.
Некоторые из нас покидают хутор, заколачивают дома, оставляя инструменты в кладовках. Наивная надежда.
Однажды утром это происходит. Мы чуем – по запаху. Борщевик пахнет керосином: кислая вонь словно хочет поселиться у тебя в ноздрях. Топинамбур пахнет фруктами и орехом. Они смешиваются. Взрыв запахов. Spicy. Запах страха. Борщевик теряет уверенность. Корни длиннее ночи не могут расти дальше. Он пытается обойти – голодный зверь, раненый даже, но все еще хитрый. И снова бросается в атаку, прямо по старым кротовьим тоннелям.
Скажи, на кого ты поставишь? Никогда не знаешь, чьи корни окажутся крепче.
Там, в темноте, разворачивается тихий диспут. Мы слышим его. Мы ждем, затаив дыхание. К топинамбуру присоединяется чай. Остро? Нет, теперь горько. Запах слез.
Кузены тоже слышат во сне этот спор – только во сне его и можно услышать, когда человеческий разум более открыт. Кузены думают, что им просто снится кошмар. Чай получился с какими-то не такими примесями, наверно, и надо попробовать другой сорт. Но утром, когда они наконец засыпают, все уже кончено. Мы усаживаемся на солнечные лучи и приземляемся на участок кузенов, чтобы увидеть всё своими глазами. Не видим, чувствуем: в земле стало больше мягкости. Земля пахнет чаем и грушей и больше ничем.
Потом доходит до городских. Мы не знаем, кто из них первым заметил изменения. Возможно, после того как перестали от хуторян приходить деньги на оплату штрафов. На рассвете – все всегда происходит на рассвете – инспектор с людьми в оранжевой одежде приезжает на большой машине и распыляет над позеленевшим хутором большое облако. Не все из нас выдерживают глоток свободы. Те, кто не успел спрятаться, улететь, уплыть, заколотиться, задыхаются и умирают с улыбкой освобожденных.