Как возможно в этой земле кого-то или что-то похоронить? Земля вбирает, она скрывает. Вещи на ленту. Я поднимаю сумки, вываливается туалетная бумага, зубная паста. Зачем вы это тащите? Я помогала переносить домашние яйца. Сумку с тяжелым пледом, а еще клетку для попугая без попугая. Что вы везете? Это вещи из дома. Просто что-то из их дома. Первое, что удалось захватить.
Возможно ли похоронить в земле прошлое?
От лагеря эмчеэсников отделяется фигура, мне удается разглядеть косынку. Я с облегчением выдыхаю.
– Маш, я устала. Пойдем сделаем дрип-пакет.
Песни, упомянутые в тексте, из дорожного плейлиста Наташи и Маши «Поорать и не засыпать»:
Дайте танк (!) «Я»
Иван Дорн «Чики»
Хаски «Панелька»
Александра Бруй
Как можно бояться собак
Возле футбольного поля я сняла палец с кнопки карманного фонарика. Мутный, еле живой свет потух. Сквозь треск невидимых сверчков сильнее слышались смех и неразборчивые оборванные фразы. Все уже были там.
На голом поле, без высокой травы, темнота казалась светлее. Они сидели, как обычно, под каштаном – все девчонки под единственным деревом в поле, на краю. Здесь кто-то давно поставил лавку.
Я почти подошла и обернулась: темнота за спиной слилась с этой и стала общей.
– О, пришла!
Катька, ее подруга – городская Кати´ – и Наташка сидели. Напротив, в вечной квадратной позе, стояла Ленка Немая: руки спрятаны по локоть вглубь кофты, ноги расставлены на ширину плеч.
Я поздоровалась со всеми и, заметив, что единственное свободное место на лавке занято пивом, встала рядом с Ленкой Немой.
– Не отпускали, что ли?
– Да там! – я высоко застегнула молнию на олимпийке.
Катька, щурясь, затянулась сигаретой, рыжий огонек у ее лица вспыхнул и потемнел. Она рассказывала что-то о московской сестре, которая обещала приехать, и тогда Катька сможет носить ее очень даже хорошие, почти новые шмотки. Пока она рассказывала, я наклонилась к Наташке и тихо сказала:
– Я брови выщипала.
– Покажи! – она выпустила струю белого дыма куда-то за плечо и пульнула в сторону докуренную сигарету.
Я задрала челку и слегка приподняла новые, онемевшие от недавнего выщипывания брови. Наташка прищурилась, вытянув шею, а потом захлопала себя по бокам:
– Не вижу ни хера! А дайте кто-нибудь сигарету.
Я отошла назад.
Катька вдавила палец в дырку жестяной банки, достала и облизнула его.
– А ребята – там, где братская могила!
Все, и я тоже, повернули головы, куда Катька показала подбородком. В черноте все казалось высокой травой. Доносившиеся голоса звучали как выдуманные.
– Херней опять маются! – Наташка затягивалась новой сигаретой и чертила кроссовкой фигуры в невидимой пыли. – Ну и че сидеть?
Щелкнула, проглатывая язык, последняя пивная банка, и я подумала, хватит ли фонарика на обратный путь. Все выйдут с поля и окажутся почти у дома, а я буду идти, слушая лай собак, одна.
– Короче, хотела себе конбинзон, – сказала Катька, – и мы с Кати поменялись на мои вот эти штаны, – она погладила себя по бедрам.
Я выпустила в кармане фонарик из руки. Наташка сказала:
– А мать? Если запалит? – и втоптала окурок кроссовкой в пыль.
– Так я в сарае переодеваюсь!
Наташка предложила сесть к ней на колени, если меня замаяло так стоять, и я села. Пустые пивные банки справа от нас пошатывались. Через какое-то время ноги стали ныть от напряжения, потому что я слегка держала себя в воздухе, иначе Наташке будет тяжело сидеть. Катька все рассказывала, ее подруга кивала, Немая стояла квадратно, а Наташка вдруг дернулась:
– Ты костлявая капец! Вставай! – и не слегка подтолкнула меня в спину. Все засмеялись, и я. Стоя, я просунула пальцы в рукава олимпийки, но вовремя заметила, что делаю как Ленка Немая, и оставила руки просто так.